Имперский рыцарь

— Ну, где-то и виноваты мы перед тобой, Савва, не спорю. Как на духу скажу — другой возможности не было. Так сложилась структура момента. Как могли, мы с его величеством постарались оградить тебя от неприятностей, но ты обладаешь феноменальной способностью походя оттаптывать людям любимые мозоли. Сложнее всего было закрыть тебя от свиты императора, желавшей просто порвать твою тушку на тряпочки за расстрел бургграфа. Как только они тебя ни обзывали… «Республиканец» — самое мягкое выражение… А что тебе ничего не сказали, даже не намекнули, то… сам должен понимать: что знают двое — знает свинья. А на кону стояло королевство. И все его послевоенное устройство. В конце концов, принцу удалось вписать тебя в расклад, но и тут ты влетел в эту игру неожиданно для всех, как кот на банкетный стол, и половину фарфора перебил. Не только императору, но и нам. А чуть только сошлись с Отонием на взаимоприемлемых компромиссах, так ты устраиваешь эту «кровавую тризну», от которой взвыл весь мир. Пришлось всех ее участников срочно убирать подальше от фронта, а то вас свои стали бояться больше, чем врагов. Там и без вас такой клубок сплелся… Мало нам дела контрразведки, так и интендантские нити потянулись в имперскую столицу… Махинации аристократии вскрылись с обеспечением санитарных поездов… На железной дороге… По твоей наводке тряхнули и имперский Комитет по изобретениям, а там целое кубло островных агентов сидело. Давно окопались. До войны еще. Тоже головы полетят. С безупречной репутацией, между прочим, люди. Да уж… куда катится империя?..

Мы уже вышли из отстойника на осеннее поле с пожухшей колючей травой. На простор, где горизонт закрывает только темная «пила» дальнего реликтового леса. Интересно, как скоро это поле поглотит город?

— Хорошо тут у вас. Тепло. — Онкен снял кепи и протер платком короткую прическу. — Так что паровозики вовсе тебе не подарки, а премия за отличную работу с интендантами. До нового года для ЧК ты в отпуске, а перед ним жду от тебя заявления об отставке с поста королевского комиссара по состоянию здоровья.

— Так я же здоров, как бык, экселенц, — возмутился я не по-детски.

— Врачебная комиссия, Савва, легко докажет обратное, — подмигнул мне генерал. — Нервные болезни, они такие… Неочевидные. В воздухоплавательном отряде император уже вывел тебя за штат. В резерв, который также надо подтвердить медкомиссией в течение полугода, иначе отставка. С нового года ты там без жалованья. Но право ношения мундира тебе оставили. Все же ты имперский рыцарь… А их не так уж много.

— На какое время продлит мое лечение новогодняя комиссия?

— Стандартно. На три месяца.

— А моя служба в гвардии Ремидия?

— Нас она не касается. Императора тоже. Это внутреннее дело Реции. Говори, Савва, свое последнее желание, и я пойду собираться на прощальную аудиенцию к маркграфу.

— Если оно последнее… то создайте, экселенц, несколько королевских стипендий в Политехническом институте Будвица для рецких юношей и девушек. В знак храбрости рецких войск на Восточном фронте. А кандидатов я подберу.

— Стипендиаты Кровавого Кобчика? — хохотнул генерал. — Забавно. Но думаю, что нет тут ничего сложного и недостижимого. Будут тебе стипендии.

И мне показалось, что Онкен облегченно вздохнул.

— Осмелюсь задать еще вопрос, экселенц.

— Валяй, — разрешил генерал-адъютант обреченным тоном и махнул рукой.

— Я не понимаю резкой перемены отношения ко мне Ремидия. Такое ощущение, что он не желает меня видеть. Понять, почему это происходит, я не в состоянии.

— Савва, я вот временами сомневаюсь, что ты рецкий горец. И не потому, что не блондин, а потому что часто не знаешь элементарных вещей, которые всасываются с молоком матери. Даже я об этом знаю, хотя я наполовину огемец, наполовину удет. И к Реции никакого отношения не имею.

Я стоял и таращил на Онкена глаза, ничего не понимая.

— По древнему горскому обычаю, который процветал в Реции и Швице периода племенной раздробленности — до того как эти горы объединил предок Ремидия, тот, кто проводил «кровавую тризну» по единственному сыну вождя, сам становился ему сыном, даже если перед этим он был его кровником. И это не обсуждалось. В глазах народа ты сегодня сын Ремидия, хочет он тебя признавать в таком качестве или нет. А вот в глазах окружения маркграфа ты — лишний раздражитель и претендент на то, что они уже наперед поделили. Так что твою охрану я оставляю при тебе с оплатой ее из бюджета нашего Дворца. Все же ты остаешься флигель-адъютантом Бисера.

Я молчал, переваривая эту информационную бомбу. Онкен не мешал мне. Не каждый день человека так ударяют пыльным мешком по голове. Объявляют сыном совсем чужого человека. К тому же правителя немаленькой страны. Вот только этого мне не хватало для полного счастья! Неужели нельзя жить спокойно и трудиться с наслаждением?

— Это такая седая древность, — пролепетал я. — К тому же не имеет никакого юридического веса по законам империи.

— Обычай часто важнее законов. Запомни это, Савва. Обычай — это то, что пережило многие законы. Закон можно переписать, а обычай — нет.