Имперский союз: В царствование императора Николая Павловича. Разминка перед боем. Британский вояж

А полицмейстер, начавший закипать, видя нежелание Сергеева отвечать на вопросы, повысил голос:

– Что вы молчите?! Не желаете мне отвечать?! Хорошо, тогда я вас возьму под стражу, и у вас появится время подумать – стоит ли запираться!

Кокошкин снова позвонил в колокольчик и, когда дежуривший в его приемной полицейский чин вошел в кабинет, указал пальцем на Сергеева:

– Этого господина поместить в отдельное помещение и не спускать с него глаз. На его вопросы не отвечать, бумагу и перо с чернильницей не давать. Если захочет что-то сказать мне, сообщить об этом немедленно!

Виктора повели по длинному коридору. В конце его находилась небольшая комната, обставленная очень скромно. Стол, на котором стоял медный кувшин и оловянная кружка, два стула, диван, точнее топчан, застеленный шерстяным одеялом, подушка. На окне стальная решетка, на прочной дубовой двери – крепкий засов снаружи.

– Еду вам будут приносить сюда, – сказал сопровождающий Сергеева полицейский, – а если захотите выйти по нужде – постучите в дверь. Надеюсь, что вы будете вести себя благоразумно, – добавил он.

Дверь захлопнулась, лязгнул засов. Виктор прилег на диван и задумался. Похоже, что господин Кокошкин решил поинтриговать против графа Бенкендорфа. И оружием интриги должен стать он, Виктор Иванович Сергеев, 1955 года рождения, гражданин Российской Федерации и пенсионер МО. Просто фантасмагория какая-то! Ну, что ж, будем поглядеть.

Мысли в голове стали путаться, и он сам не заметил, как заснул, и преспокойно проспал до самого утра. Разбудил его лязг засова. Вошел полицейский с подносом в руках. Он принес завтрак – тарелку пшенной каши, заправленной постным маслом, два толстых ломтя черного хлеба, стакан крепкого чая и к нему ломоть белого хлеба.

«Скромненько, но вполне съедобно, – подумал Сергеев. – В армии порой приходилось питаться и похуже».

Терпеливо дождавшись, пока арестант поест, полицейский предложил Виктору сходить в «кабинет уединения». Таковым оказался чуланчик, больше смахивающий на обычный дачный сортир. Вместо пипифакса для посетителей был приготовлен тазик с водой и мокрой тряпкой.

Оправившись, Виктор вернулся в комнату-камеру, и до обеда уже никто его больше не беспокоил. А после обеда он снова был вызван на допрос к полицмейстеру. На этот раз Кокошкин был настроен более решительно. Он стал угрожать Сергееву каторгой и сибирскими рудниками, если тот не расскажет ему: кто он, откуда, и зачем приехал в Петербург. Виктор понял, что у генерала что-то не срослось, и тот сильно нервничает.

В общем, так оно и было. Ротмистр Соколов, с которым полицмейстер тоже имел беседу, не сказал ему ничего вразумительно, ссылаясь на то, что ему было приказано лично графом Бенкендорфом сопровождать «отставного майора Сергеева» и обеспечивать его безопасность. И не более того. Но все это Кокошкин знал и без ротмистра. А самого графа он допросить, естественно, не мог.

К тому же, как доложили полицмейстеру его люди, Бенкендорф в настоящее время безвылазно находится у себя дома и никого не принимает, сказавшись больным. Однако князь Одоевский, приехавший к Бенкендорфу, был принят, и сейчас они вдвоем о чем-то долго совещаются.

Кроме того, во дворце были встревожены неожиданным отъездом государя. Впрочем, император любил импровизированные посещения городов Санкт-Петербургской губернии, сваливаясь, словно снег на голову, на бедных градоначальников и устраивая им затем головомойку за обнаруженные недостатки. Обычно император управлялся со такими делами в течение суток, но сейчас что-то задерживался. Однако поднимать тревогу было еще рано.

А тут еще этот «отставной майор», который молчит, словно в рот воды набрал. И посматривает на него – не последнее лицо в государстве – как-то… В общем, словно не генерал перед ним, а так, пустое место…

Но несмотря на все угрозы, Сергеев молчал, и Кокошкин, устав кричать, махнул рукой и отправил того снова в комнату-камеру, решив продолжить разговор вечером.

Вечером же произошло то, чего обер-полицмейстер столицы Российской империи никак не ожидал. Во время вечернего допроса, когда Кокошкин, уже не сдерживая себя, брызгал слюной и стучал кулаком по столу, требуя от Виктора, чтобы тот наконец заговорил, неожиданно дверь в кабинет генерала отворилась, и в нее вошли император Николай I и граф Бенкендорф.

– Добрый вечер, господа, – сказал царь, озирая сие место скорби. – Не ждали?! И чем это вы тут занимаетесь, господин Кокошкин? – Николай грозно взглянул на помертвевшего от страха полицмейстера, способного выдавить в качестве объяснения лишь какое-то нечленораздельное блеяние.

Посмотрев с презрением на окончательно униженного и раздавленного чиновника, царь приветливо посмотрел на Сергеева.

– Виктор Иванович, – сказал Николай, – я вижу, что вы умеете хранить государственные тайны. Прошу вас извинить за то «гостеприимство», которое оказал вам генерал Кокошкин. Поверьте мне, все это произошло без моего ведома. А виновные в столь непочтительном к вам отношении будут строго наказаны. Пойдемте же, господин Сергеев, вас ждут наши общие друзья.

* * *