Имперский союз

– Скажу только одно, – ответила Ольга, – для всех вы и через сто лет останетесь великим художником, и картинами вашими будут любоваться и восхищаться потомки. А про вашу личную жизнь я ничего говорить не буду. Сказав о ней, я внесу смятение в вашу душу. А мне этого очень не хочется.

Брюллов сел на стул. Похоже, слова, сказанные его таинственной гостьей, ошеломили и потрясли его. Натуры творческие, к коим он принадлежал, во все времена были чувствительны ко всему удивительному и непонятному. Сейчас его пугала и в то же время словно магнитом притягивала к себе его новая знакомая. Художнику еще сильнее, просто до зуда в ладонях, захотелось нарисовать ее портрет.

Ольга, видя на выразительном лице Брюллова отражение всех его мыслей, улыбнулась.

– Карл Павлович, – сказала она, – я пришла к вам как к великому художнику, и почту за честь, если вы своей волшебной кистью на века запечатлите мой скромный облик. А о прочих делах давайте поговорим потом.

– Ах, Ольга Валерьевна, – неожиданно подала голос баронесса Клодт, – я мало что поняла из вашего разговора, но мне стало ясно, что вы обладаете какими-то тайными знаниями. Вам известно наше будущее, а я, как любая женщина на свете, хотела бы заглянуть в это будущее.

– Ульяна Ивановна, – ответила Ольга, – у вас замечательное будущее, замечательные дети, любящий муж, множество друзей. Вы человек, которому можно только позавидовать. По-хорошему позавидовать… Вот единственное, что я могу сказать вам.

Карл Брюллов покачал своей большой головой, заросшей густой рыжей шевелюрой, и, снова взяв в руки кисть, присел к мольберту. Он пристально посмотрел на Ольгу Румянцеву, вздохнул и сделал первый мазок на холсте…

* * *

Адини снова собиралась покинуть Санкт-Петербург XIX века и отправиться в город с тем же названием, только в XXI век. Пришло время показаться Роберту Семеновичу – ее лечащему врачу.

Адини исправно принимала таблетки, которые велел принимать доктор, а Ольга Валерьевна исправно колола ей в ягодицу лекарство. И теперь надо было снова предстать перед смешным и в то же время строгим Робертом Семеновичем.

С Адини в будущее отправлялась ее дуэнья – Ольга Румянцева – и Сергеев-младший. Николай возвращался в свое время, как поняла великая княжна, по каким-то своим служебным надобностям. Но Ольга Валерьевна шепнула ей, что Николай сам напросился сопровождать их, убедив императора, что за его дочерью нужен пригляд. И не только пригляд, но и охрана.

Император молча кивнул и задумчиво посмотрел на сияющее лицо Сергеева-младшего. Он был человеком неглупым, хорошо разбирался в людях и кое-какие выводы из увиденного и услышанного (а также доложенного ему доброхотами) уже сделал. Но пока Николай Павлович хранил молчание, делая вид, что ничего не замечает.

Конечно, он легко мог бы пресечь так неожиданно вспыхнувший роман между новоявленными Ромео и Джульеттой. Например, под каким-нибудь благовидным предлогом отправить дочку погостить к родственникам жены в Пруссию. Но он очень любил Адини и прекрасно понимал – как тяжело ей будет пережить разлуку с любимым человеком.

К тому же он помнил, что Адини тяжело больна, и без лечения врачами из будущего ей не выжить. Вполне вероятно, что тоска погубит ее еще быстрее. Уж пусть все идет так, как идет. Адини поправится, Сергееву-младшему император подберет красавицу-жену из знатного и богатого семейства. Юношеская влюбленность дочери, как считал император, пройдет сама собой. Тут главное – не делать резких движений и торопить события.

Цесаревич Александр Николаевич тоже попытался было удрать в будущее, но тут отец проявил принципиальность, напомнив о том, что ему надо заняться устройством семейного гнездышка в Аничковом дворце.

А Ольге Румянцевой ехать домой в XXI век ужасно не хотелось. Если говорить честно, то она влюбилась. Влюбилась в милого, немного смешного, взбалмошного и ужасно несчастного Карла Павловича Брюллова… Он нарисовал-таки ее портрет. Сделал на одном дыхании, не отрываясь от холста, с каким-то бешеным азартом, словно боясь потерять то, что увидел в этой необычной женщине.

Когда Брюллов положил кисть и обессиленный рухнул на стоявший в углу мастерской кожаный диван, Ольга на цыпочках подошла к мольберту и осторожно посмотрела на свое изображение. Посмотрела и охнула. Это был шедевр. Конечно, картина еще не была закончена – надо было прорисовать детали, проработать фон, но лицо Ольги было запечатлено полностью.

Оно завораживало и пугало. Завораживало своей красотой и исходящим светом. А пугало взглядом, который, казалось, проникал в самую душу того, кто смотрел на изображение женщины из будущего.