Имперский союз

«…Накаркал-таки этот чертов мореман Пирогов, – подумал про себя Олег, наблюдая за тем, как волны вокруг „Богатыря“ становятся все больше и больше, а ветер дует все сильнее и сильнее. – Похоже, что шторм будет, и не слабый. А вот и сам Пирогов – легок на помине…»

Игорь подошел к стоящему на мостике нахохлившемуся Щукину, подмигнул ему и пошутил:

– Ну что, покачаемся на качелях? – намекая на то, что размахи бортовой качки становились все больше, а некоторые из экипажа пароходо-фрегата оттого позеленели и резко заскучали.

Потом Пирогов посерьезнел и добавил:

– Вообще-то мне как-то не доводилось штормовать на колесных пароходах. И как оно все будет – мне известно лишь теоретически. Думаю, что полученных при этом впечатлений хватит на всю оставшуюся жизнь.

– А что, корабли с колесным движителем ведут себя в шторм как-то по-другому? – поинтересовался Олег, у которого с усилением качки рот стал заполняться вязкой и противной слюной, а желудок начал подпрыгивать и непроизвольно сжиматься.

– В общем, да, – ответил Игорь, – все дело в том, что при сильной бортовой качке правое и левое гребное колеса поочередно полностью выходят из воды и, соответственно, погружаются в воду слишком глубоко. Корабль при этом рыскает, плохо держась на курсе. Кроме того, при волнении колеса подвергаются большим динамическим нагрузкам, выводящим их из строя. Ломаются плицы, бывает и все колесо рассыпается. Мы пока идем под парусами, и нам остается лишь надеяться на выучку команды и опытность офицеров «Богатыря». Так что, Олег Михайлович, на машину надейся, а про паруса не забывай. Но давайте уйдем в кубрик, чтобы не мешать команде. Все равно мы ей ничем помочь не можем.

По дороге в кубрик Щукин решил заглянуть в узилище, где находился их самый ценный трофей – мистер Уркварт, чтобы удостовериться в его полной целости и сохранности.

Шотландец, похоже, качку переносил нормально, но был зол, как собака, и вместо приветствия что-то прорычал в адрес Олега – явно не ответное пожелание здоровья и благополучия.

Потом он немного успокоился и наставительно заявил, что шторм – это кара Господня русским еретикам за их дерзость и гордыню, и что он будет очень рад, если корабль пойдет ко дну. Правда, мистер Уркварт, похоже, забыл, что он тоже находится на этом корабле и попадет в «рундук Дэви Джонса» вместе со всеми остальными членами экипажа «Богатыря». Оставив в одиночестве негостеприимного шотландца, Щукин отправился в каюту своей дочери.

Там, на рундуке, стоящем в углу каюты, сидела Надежда, непринужденно беседовавшая о чем-то с Сергеевым-младшим и лейтенантом Невельским. На небольшом столике перед ними стояло блюдо со спелыми яблоками, свободно разгуливающее по столешнице во время крена корабля то в одну, то в другую сторону.

– Я вижу, что на вас, мадемуазель, качка абсолютно не действует, – сделал комплимент девушке Невельской. – Из вас бы, Надин, мог бы получиться неплохой моряк.

– Эх, Геннадий, – Надежда кокетливо улыбнулась, – если бы вы только знали, что такое «бочка», «штопор» или «иммельман»… Когда в течение нескольких секунд верх и низ меняются местами, а земля крутится, словно в калейдоскопе, то какая-то там качка покажется вам детской забавой.

– Ну, скажем, что такое бочка и штопор, господин лейтенант знает, – подколол лейтенанта Николай, незаметно для Надежды подмигивая Невельскому, – только у нас они имеют и другое значение. С фигурами высшего пилотажа он вряд ли знаком.

– Высший пилотаж? – Невельской сделал удивленное лицо. – А что это за штука такая?

– Гм, – Надежда была немного озадачена, – ведь ей трудно было так сразу объяснить человеку XIX века, что такое авиация и спортивные соревнования по высшему пилотажу. – Геннадий, высший пилотаж – это когда пилоты управляют своими самолетами, заставляя их совершать разные маневры в воздухе.

Невельской недоуменно пожал плечами, показывая, что ему непонятно объяснение мадемуазель Щукиной. Тогда Надежда достала из корабельного рундука небольшой альбом с фотографиями, который она, среди всего прочего имущества, взяла с собой в плаванье.

– Вот, я у своего самолета, – сказала она, показывая Невельскому фото, на котором Надежда в черной обтягивающей футболке и шортах стояла рядом со спортивным одномоторным самолетом Як-52.

Невельской посмотрел на фото и смущенно отвел глаза. Одежда мадемуазель Щукиной показалась ему слишком неприличной. Потом он стал рассматривать странную крылатую машину, рядом с которой стояла его собеседница.

– А она что, и правда летает? – спросил Невельской. – По воздуху, как птица?

– Летает, Геннадий Иванович, – вступил в разговор подполковник, – еще как летает. Знаете, когда я слежу за полетами моей милой дочурки, у меня порой душа уходит в пятки от страха. А ей хоть бы что.

На другой фотографии в небе был виден летящий самолет, за которым тянулась белая дымная полоса. Следующая фотография удивила лейтенанта еще больше – на ней в небе под огромным зонтиком и со странным шлемом на голове парила в небе Надежда, при этом совсем не испуганная, а, наоборот, довольная до невозможности.