Имперский сыщик. Аховмедская святыня

Мих повторил движения господина, а пока нагибался, думал: «Это к чему хозяин все силы приложит: чтобы найти душегубца или убить его наиболее мучительно?»

Уже оказавшись в послушно ожидающей снаружи пролетке, орчук отер лоб и почувствовал, как взмокла спина. Не его это дело — вести переговоры, хоть и молчал, а вон как утомился.

— Любезнейший, в городской морг.

Извозчик выпучил глаза, но ума промолчать хватило.

— Что, Михайло, думаешь? — спросил Меркулов, когда пролетка покатила по мостовой.

— А что тут думать, — делано беззаботно отвечал орчук, хотя в голове у него все закипело. Как же, его сам господин спрашивает, — не говорят всей правды. У этого старика, как бишь его… Макар…

— Маар То Кин, — подсказал титулярный советник.

— У него глаза бегали. И рожу он два раза тер, верный признак.

— Так ты у нас физиогномист? — удивился Меркулов.

— Вы, господин, если обижать хотите, обижайте, я привычный, — потупился Мих. — Только просьба одна: на людях не поносите.

Витольд Львович рассмеялся, наверное, впервые за все время их знакомства. Ладно смеялся, по-мальчишески, закидывая голову и хлопая себя по колену. Вроде как ни старался быть холодным и сдержанным, а жизненный ключ все равно бил изнутри.

— Физиогномика — наука чтения человека по лицу. То есть посмотрел и сразу понимаешь, каков собеседник перед тобой: добр ли, зол, болен-здоров.

— Экие вы все слова придумываете заковыристые, — изумился большому уму господина Мих.

— А в общем ты прав. Маар То Кин волновался. Но говорил правду. Только ту, которую ему разрешил поведать Бруу То Вайл.

— Как же он говорил, ежели молчал?

— У аховмедцев, помимо своего языка, есть диковинный метод общения, придуманный чуть меньше ста лет назад неким Морз Эс Эмом. Это своего рода способ кодирования. Ну, то есть… — Меркулов увидел озабоченное лицо Миха и задумался, — смотри. — Он четыре раза постучал костяшкой пальца о деревянный обод сидения, причем после второго удара сделал небольшую паузу. — Это на морзянке буква «Л». А из букв можно складывать слова и общаться друг с другом. Выглядит лишь трудно, на деле ничего особенного. Один из гоблинарцев недавно и вовсе придумал передавать подобным образом сообщения по проводам.

— Чего только в мире не делается, — у орчука от обилия сведений кругом голова пошла.

— Другие пробовали передавать сигналы подобным образом с помощью света… — Витольд Львович вдруг запнулся, поняв, что его занесло куда-то не туда. — Так вот, Его Высочество сказал Маар То Кину, чтобы тот не говорил о положении убитого. О каком положении, спрашивается?

— А спрашивал этой перестукивалкой на каком языке? — поинтересовался Мих.

— На аховмедском. Я умею на нем бегло разговаривать, знаю несколько их обычаев, отец научил, — сразу пресек дальнейшие расспросы Меркулов. — Еще вопрос: Толмачевский переулок, один из самых проходных, после смерти аховмедца вдруг пустеет. Это на закате! А ведь Захожая слобода…

— …стоит до утра, — закончил известную в народе присказку орчук.

— Именно. Знают, кто это сделал, точно знают, но очень боятся. Ладно, с этим мы еще разберемся. Есть у меня пара идей. Вот только посмотрим, что там с Рее Ол Дейном. Человеческое тело, то есть тело всякого существа, даже после смерти может многое о себе рассказать. Или ты противишься мертвым?

— Да бог с вами, господин, чего им противиться? Покойники — самые незлобивые существа, что аховмедец, что человек. Другое дело живые. Вот кого опасайся. Я к другому. Покушать бы чего, господин. Вы не думайте, мне Его высокоблагородие Константин Никифорович авансу дал, я заплачу.

— Да, признаться, несколько забыл о еде, — смутился Витольд Львович.

— Вы, господин, не обижайтесь, я орчук простой, но вам бы с едой как раз дружить надобно. Любую пищу, что пожирнее, понаваристее, похлебки разномастные, каши явствовать. Мясо, опять же, но не жареное на катайский манер, когда весь сок из него выходит, а в супе, чтобы с бульоном. Можно картошку попросту отварить, натереть чесноком да зеленью посыпать…

— Понял, понял, — нетерпеливо отмахнулся Витольд Львович, раззадоренный рассказами орчука, вследствие чего у его благородия призывно заурчала утроба. И правда ведь, почти ничего не ел сегодня. — Но сначала в морг, а то, чего доброго, замутит еще.

— Вы зря это, господин, я не впечатлительный. Бывало, и в мертвецких подрабатывал: мыл, убирал…

Они выкатились из Захожей слободы, пересекли Яулу с ее вечно темными и дурно пахнущими водами и оказались обратно среди людей. Ровным счетом ничего не изменилось, скорее уж тебя здесь могли приголубить сталью, на худой конец, попросту утянуть что из кармана, однако ж извозчик заметно успокоился. И сам орчук чувствовал себя «там» в стесненном расположении духа. Попривык он к людям, а те, хотя зачастую и шарахались его, но, увидев, что Мих смирный да не буйный, постепенно привыкали.

— Ваше благоро… господин, у меня к вам вопрос один.

— Говори, — кивнул Меркулов.

— Уж больно интересно, — признался Мих, — я об магии слышал, конечно. У орков она шаманская, у катайцев с джиннами связана, у аховмедцев с кровью. А вот о людской…