Имплантация

Единственным источником истины стала для меня позитивная наука. Позднее я испытал своего рода раздражение от преувеличенной репутации Огюста Конта, видя, как его возводят в ранг великого человека лишь за то, что он сказал на плохом французском языке вещи, которые на протяжении вот уже двухсот лет были видны научно мыслящим умам столь же ясно, как ему [Renan 1983, 144] (цитата взята из главы «Семинария в Исси», впервые опубликованной в 1881 году).

Теперь перейдем к расхождениям между Ренаном и позитивизмом (еще раз подчеркнем, что позитивизм понимается здесь фактически как «контизм»). Прежде всего, отмечает Пети, упоминания «позитивизма» в корпусе текстов Ренана (корпусе чрезвычайно обширном, напомним мы от себя), во-первых, весьма редки, а во-вторых, сплошь уничижительны. Если учесть к тому же слова Ренана, сказанные им в предисловии к «Воспоминаниям…»:

Писать надо всегда лишь о том, что любишь. Забвение и молчание суть наказания, которые мы налагаем на то, что нам кажется уродливым или пошлым [Renan 1983, 5],

– то, констатирует Пети, мы неизбежно приходим к выводу: Ренан не любил позитивизма.

Пети анализирует три большие группы идейных расхождений между Ренаном и Контом. Первая группа расхождений связана с вопросами истории умственного развития человечества. Вторая группа – с вопросами классификации наук. Третья – с вопросами бытия науки в обществе. Мы относительно подробно остановимся на первой из трех вышеназванных групп [Petit 2003, 85–91], поскольку именно в ней собраны разногласия по наиболее общим вопросам.

Если говорить об «истории человеческого духа», то в этой сфере первое расхождение между Ренаном и позитивизмом, согласно Пети, касается ключевого вопроса об отношении к первопричинам и к глубинной природе вещей. Если Конт в первой лекции «Курса позитивной философии» подчеркивал, что, достигнув положительного состояния, человеческий ум отказывается от поиска первоистоков и предназначения вселенной, а также от познания скрытой природы явлений, и всецело сосредотачивается на открытии действующих законов, которым подчиняется наблюдаемое воздействие вещей друг на друга, – то Ренан в своих декларациях никогда не отказывается от познания «начал и концов». Более того, поиск истоков является для него самым важным.

Второе расхождение, выделяемое Пети, касается отношения к тем стадиям, которые проходит в своем историческом развитии человеческий ум. B понимании Конта три стадии – теологическая, метафизическая и научная – сменяют в жизни человечества одна другую естественно и неизбежно, как сменяют друг друга времена года или разные возрасты человека. Поэтому Конт относится к двум первым стадиям с благодушным релятивизмом: они принадлежат прошлому, с ними нет нужды сводить счеты; наоборот, можно даже любоваться этими детскими попытками строительства системы знаний. Для Ренана же научная и теологическо-метафизическая формы познания находятся в состоянии синхронного сосуществования и вытекающей отсюда жестокой и непримиримой конкуренции (подобное видение неудивительно, добавим мы от себя: ведь эта конкуренция прошла через ум и сердце самого Ренана). Поэтому суть научной формы познания для Ренана состоит в критике. «Критика» для Ренана – высшая ценность в сфере умственной жизни. Для Конта же «критический» дух – это чрезвычайно ограниченный в своем мировоззрении «негативный» дух, особенно характерный для XVIII века; позитивизм, по Конту, должен избавить человеческий ум от этого «критического» духа.