Импортный свидетель (сборник)

Ни одной попутной машины не встретилось. Фиолетовые огоньки верескового букета пожухли, стало совсем темно. Походная сумка висела через плечо, под мышкой едва держался вересковый букет: руки были в карманах — мерзли, воздух отяжелел и как будто наполнился льдом. На черной дороге вспыхивали в холодных лужицах звезды.

После часа пути он спустился на ровное плато, через которое шла дорога, и впервые за весь путь оглянулся. Необозримо высокие вершины Бештау отступили, стали ниже и выглядели просто пятнами на звездном небе.

Если бы не было так холодно, можно было бы пострять еще, вдоволь насмотреться на ночной пейзаж.

Через несколько километров он снова оглянулся. Горные вершины отступили совсем, и освобожденные звезды хлынули на землю. Стало как будто светлее. Тишина наполнилась шумными порывами ветра. Вдали мелькнули тусклые огоньки какого-то селения. Впереди неожиданно запрыгали тени. Распугивая мрак и стрекочущую и шелестящую тишину с горы, оттуда же, откуда шел и он, спускался «газик».

Мелькнула мысль: «А вдруг по пути?» Словно угадав желание журналиста, сам шофер уже остановил машину, и дверца ее распахнулась.

— На станцию? — поинтересовался шофер.

— Ага.

— Трешничек наскребешь?

Первая реакция была захлопнуть дверь и идти своей дорогой, уж очень неуместным показался «трешничек» после всех увиденных ночных. красот и раздумий. Секунду он думал, стараясь всем своим видом показать шоферу, что не больно уж и надо. Но, прозябнув как следует, влез все-таки в узкую дверь «газика», и они покатили.

Теплая матовая темнота машины не сразу выдала третьего пассажира. На заднем сиденье в углу сидела старая женщина, прижимая к себе котомку.

Светился щиток приборной доски, и журналист видел быстрые глаза шофера, гнавшего машину по ухабистой дороге менее осторожно, чем требовалось.

Несколько минут длилось молчание, в течение которого журналист подогревал свою неприязнь к шоферу: все ему хотелось как-то его поддеть. В свете фар «газика» мелькнул редкий дорожный знак — «камнепад». Журналист на секунду отвлекся от своих мыслей. В этот момент старуха что-то стала рассказывать. Он прислушался.

2

Рассказ ее он запомнил слово в слово и даже решил при первой же возможности перенести его из головы на бумагу, но потом подумал, что с точки зрения людей пишущих, а тем более печатающих, тех, кто пишет на страницах газет и журналов, не имеет на это никакого морального права. Разве что для себя? Ведь в редакциях только что паспорт не спрашивают — успел ты повидать войну или не успел — ив соответствии с этим решают, имеешь ли ты право писать о войне или не имеешь. А он имеет. Его отец на три войны добровольцем ходил, а у его матери все родные погибли в блокаду Ленинграда и покоятся на Пискаревском кладбище под плитой «1942». Именно около этой плиты у него родилось желание рассказывать людям о чувствах, которые возникают в связи с войной.

Он, наверное, имеет право на свое, сегодняшнее, живое восприятие. И потому решил, что старухино повествование передаст, как понял..

По нагретой каменистой дороге одного из предгорий Северного Кавказа, оккупированного немцами, медленно двигалась небольшая колонна пленных советских солдат. Спешно отступавшие гитлеровцы угоняли их с собой.

Человек пятнадцать-двадцать со связанными сзади руками шли друг за другом по неширокой дороге.

Старуха подробно описывала предгорье. Машина неслась во тьме, и редко попадавшиеся фонари, вырывавшие куски пейзажа с камнями и деревьями, будили фантазию журналиста. Ему казалось, что они едут именно по тем местам.

Два немецких солдата с автоматами наготове — один впереди колонны, другой позади ее.

Идущий в колонне последним крупнолицый, широкоплечий пленный в разорванной тельняшке вдыхал знойный воздух полной грудью и глядел, как кружатся птицы над пропастью, потом его взгляд останавливался на идущем перед ним, и тогда он с отчаянием шептал: «Вот звери!..»

Перед ним, ссутулившись, шагал подросток — паренек лет тринадцати-четырнадцати. Сутулился он от страха, знал, куда его ведут, но, как все ребята, где-то в глубине души верил в чудо.

Узенькая тропа кончилась. Цепочка пленных вышла на широкую дорогу. Но что это? Дорога была завалена грудой камней.

От орудийного грохота наступавших частей Красной Армии здесь случился обвал, и дорога оказалась заваленной громадными и мелкими валунами и кусками сорвавшейся глыбы. Несколько десятков женщин, согнанных из ближайших поселков, расчищали ее.

Пленным пришлось перебираться через множество навороченных камней. Строй нарушился, а женщины, остолбенев, провожали печальными взглядами проходящих. Глаза каждого пленного встречались с их глазами.

В это время споткнулся и упал передний немец и выронил автомат- Задний, направляя свой автомат на женщин и изломанную цепочку пленных, поспешил на помощь к упавшему. Мимо женщин проходил последний пленный, и, когда его взгляд встретился с их взглядами, он резко перевел взор на идущего перед ним мальчугана.