Импортный свидетель [Сборник]

Я слушал не перебивая. И Степанюк, открываясь, все более становился мне симпатичен. Действительно, этот усталый, несчастный человек был такой, какой был. Надо будет еще раз попросить экспертов проверить, когда он сломал оружие. Хотя какое это имеет значение? Раз сломал и починить его вне заводских условий невозможно, значит, это уже не оружие, а коли так, состава преступления нет. Пистолет мы, конечно, ему не оставим…

— Единственную память об отце забрали, — продолжал Степанюк, — и не отдадут теперь, потому что доверия мне нет.

— А мы предложим его в краеведческий музей. Вы туда придете и об отце подумаете… — Я не нашелся, что еще сказать.

Реакция Стецанюка была неожиданной. На его глаза навернулись слезы, он что-то пробормотал, кажется, спросил: «Правда?..»

— Но меня, Степанюк, интересуют ваши отношения с человеком, который передал вам бумаги.

— А никаких отношений не было. Узнал он, что я пришел оттуда, ну и говорит… — Степанюк замолчал и задумался.

— И что же он говорит? — не выдержал я.

— Не для протокола можно? А?

— Нет. Но думайте, я из вас признание не вымогаю…

— Говорит: «Подержи у себя — отблагодарю».

— Отблагодарил?

— Не успел.

— А если б успел, взяли бы?

— Бутылку взял бы.

— А деньги?

— Да что я, нищий? Я оттуда привез, пока хватает, надеюсь, вернут их мне, когда разберутся.

— А потом?

— Что потом?

— На работу думаете устраиваться?

— Уж не вы ли поможете? Меня уже вон в трех местах отфутболили. Сторожем не доверяют, слесарем не доверяют, давайте тогда министром.

— Не надо так, Степанюк. Кстати, кто вам отказывал?

Степанюк назвал организации. Среди них была и база ремсельхозтехники. Я записал в блокнот.

Степанюк молчал.

Я помолчал тоже. За окном слышался тревожный шум тополиной листвы на ветру.

— Меня один завмаг пообещал устроить на работу на хлебозавод, там директором Масленников, за это и попросил подержать дома бумаги и деньги. А что делать? С чертом свяжешься, чтобы на работу взяли…

— Зайдите в ремсельхозтехнику, оформитесь на работу. Документы с вами?

— Со мной. К вам же ехал.

— Вот и отлично, я позвоню туда… А завмаг — это не Камоликов?

— Он. Откуда знаете?

Вместо ответа я подошел к сейфу, открыл его, вынул нож, изготовленный Степанюком, с черепом на рукоятке, и положил его на стол.

— Узнаете?

— А как же, узнаю. Штук двадцать таких сделал.

— И все с черепом на рукоятке?

— Все. Не верил я тогда ни во что. Меня по первому моему делу — я булку стянул, есть очень хотелось — даже не допрашивали. Мне тогда шестнадцать было, я больной валялся, на суд привели, а я и не помню ничего, жар был большой и лихорадило. Ну, потом сказали, что суд меня засудил… Так и пошло.

— А сейчас верите?

— А вы что, хотите, чтобы я для вас нож с цветком сделал?

Степанюк ушел.,

А я, недовольный допросом и собой, созвонился с базой ремсельхозтехники и очень любопытно побеседовал с главным инженером. Еле убедил перестраховщика, что именно трудоустройство степанюков наставит их на путь истинный, а не постоянные отказы.

В итоге тот пообещал мне сегодня же оформить Степанюка на работу.

После разговора со Степанюком я забыл выключить магнитофон. И мои слова с перетрусившим главным инженером ремсельхозтехники тоже оказались записанными умной машиной. Я прослушал их и дал себе слово: во-первых, разговаривать с людьми мягче и убедительней, а во-вторых, не быть впредь забывчивым.

— К вам посетительница, — доложила Таня, — говорит, что по депутатскому вопросу.

— Очень рад, — ответил я.

В кабинет вошла симпатичная бабушка в плюшевом черном жакете. В руках у нее была большая дерматиновая сумка с лямками, на голове кашемировый платочек в цветах. На лице поблескивали, как искорки, живые глаза.

Я поздоровался и усадил ее в кресло. За год работы прокурором района я уже понял, что такие люди редко приходят с серьезными делами — иногда посоветоваться, а чаще, что называется, поговорить по душам. Но не будешь же выгонять или перебивать пожилого человека? Тем паче я только что дал себе слово быть с людьми помягче. А тут — старушка.

Прежде чем мы добрались с ней общими усилиями до сути дела, прощло довольно много времени, и я ждал звонка от старшего следователя Скворцова, после которого должен был сразу же уйти. Поэтому я немного нервничал.

Старушка рассказала мне, что живет в рабочем поселке Ольховка, в шести километрах от райцентра, ездит каждый день еще за двадцать километров на электричке к сыну: у него недавно померла жена. Сын целый день на работе, и пока не с кем оставлять дома малолетнее дитя. А еще я узнал, что до электрички она добирается на автобусе и что это очень удобно — электричка уходит через двадцать минут после того, как автобус подвозит ее к станции, — а обратно она ходит пешком. Последний автобус от станции отправляется в сторону Ольховки по расписанию как раз в то самое время, когда подходит электричка, и старушка на нее не успевает.

— Летом еще ничего. А осенью как развезет — Да и зимой, наверное, в полной темноте по вьюге через поля, сугробы, через лес, если по прямой, плохо будет.

— А более ранней электричкой вы не хотите ездить?