Импрессионизм. Основоположники и последователи

Гюстав Кайботт. «Парижская улица, дождь»^[201]. Картины Кайботта со всей несомненностью свидетельствуют: композиция, ритмы, ощущение современного города — все это не менее существенные слагаемые поэтики импрессионизма, нежели пленэр, «изображение света» и вибрация живописной текстуры.

До Кайботта Париж оставался для импрессионистов почти тем же, чем была для искусства природа. Летучий блеск, вспышки солнца, трепет прозрачных теней, движение толпы и экипажей — да, все это было и в знаменитых картинах Моне, изображающих бульвар Капуцинок, в «Тюильри» и «Железной дороге» Мане, в поздних парижских пейзажах Писсарро. Но не было прежде в живописи этой щемящей городской печали, этого нерва, потаенного мотива Большого города, того, что уже давно, со времен Гюго и Бодлера, жило в прозе и поэзии. Это мелькало, разумеется, в «Вокзалах» Моне, прелестной пастели Писсарро 1880 года «Бульвар Клиши, эффект зимнего солнца» (частная коллекция), но это не становилось основным мотивом картины.

А Кайботт — он написал Париж, населенный теми, о ком размышляли и о ком писали Мериме, Флобер, Мопассан, Золя, а главное — показал Париж, словно бы увиденный глазами этих писателей и их персонажей. И, будто угадывая облик героев не написанных еще книг, именно ими населил свои холсты. Смешно было бы искать (и тем более находить) в персонажах картины прототипы литературных героев. Просто это люди «оттуда», увиденные глазами времени и подаренные потомкам. «Милый друг» Мопассана будет написан еще через семь лет, но ведь в картине Кайботта «Парижская улица, дождь» (1877, Чикаго, Художественный институт) тот самый Париж, унылый, суровый и одновременно пленительный, где разворачивается первая часть романа. В двух шагах отсюда, на улице Бурсо, как был уже случай упомянуть, жил нищий служащий конторы Северной железной дороги Жорж Дюруа, совсем неподалеку — Константинопольская улица, где снимала квартирку для их свиданий прелестная его подружка Кло — госпожа де Марель; поблизости бродят и персонажи романа Золя «Человек-зверь», встречаются герои написанных и ненаписанных книг и придумавшие их писатели, в промозглом воздухе дождливого Парижа тянутся цепи воспоминаний, ассоциаций, словно некая литературно-живописная субстанция Времени и Места, само вещество французской культуры 1870-х сгущаются здесь, в полотне Кайботта. А автопортрет, который многие исследователи видят в центральном персонаже, может быть живописным свидетельством постоянного присутствия Кайботта в этом квартале и любви к нему. Картина написана близ моста Европы, с Дублинской площади, куда выходят изображенные на холсте улицы Тюрен и Клапейрона. Площадь пересекала и улица Санкт-Петербург, на которой жил Мане, и художники, надо думать, постоянно встречались в этих местах.