Imprimatur

Шмыгая носом, я заверил его, что кладовка далеко не пуста, однако он пожелал убедиться в этом самолично. Только у меня и Пеллегрино имелись ключи от комор и погребов «Оруженосца». Кристофано велел мне отныне хранить оба ключа в месте, о котором будет известно только нам с ним, дабы постояльцы не растащили припасы. В лучах дневного света, едва пробивающихся сквозь отдушины, мы спустились в закрома заведения, располагавшиеся в подвальном помещении на двух уровнях.

К счастью, как заботливый хозяин, Пеллегрино пекся о заполнении их всевозможной снедью: сырами, вяленым мясом, копченой рыбой, сушеными овощами, не считая растительного масла и вина, при виде которых в глазах доктора вспыхнул огонек и разгладились морщины. Вместо слов он просто улыбнулся мне и дал наказ:

– По любому поводу обращайся ко мне, если заметишь, что кто-то из постояльцев занемог, сообщай. Ясно?

– Грозит ли и другим то, что случилось с господином Пеллегрино? – спросил я и вновь залился горючими слезами.

– Надеюсь, что нет. Но чтобы этого не случилось, придется постараться. Можешь и дальше спать в той же комнате, как ты сделал прошлой ночью, несмотря на мое распоряжение. Пеллегрино не мешает быть ночью под присмотром, – проговорил он, стараясь избежать моего взгляда.

Видно, ему не приходило в голову, что я тоже могу подцепить заразу, и это меня немало удивило, однако я не посмел расспрашивать его о чем-либо.

Я взялся проводить Кристофано до его комнаты на втором этаже. Повернув в коридоре за угол, мы опешили: перед нами был Атто – он стоял, прижавшись к двери.

– Что вы здесь делаете? Я ведь дал четкие указания, – возмутился Кристофано.

– Да помню я ваши указания. Но мы с вами здесь единственные, кому нечего опасаться друг друга. Разве не мы с вами переносили беднягу Пеллегрино? А его помощник до сегодняшнего утра и вовсе жил с ним бок о бок. Если нам и суждено заразиться, это уже произошло.

Лоб аббата был покрыт испариной, и, несмотря на его саркастический тон, чувствовалось, что у него пересохло в горле.

– Это не повод, чтобы совершать безрассудные поступки, – посуровев, ответил Кристофано.

– Положим. Но перед тем как мы все заживо похороним себя в своих комнатах, хотелось бы знать, есть ли у нас шансы выйти отсюда живыми. И могу спорить…

– Да что мне за дело, о чем вы там спорите. Другие уже разошлись по своим комнатам.

– …спорить, что никто толком не знает, как вести себя в последующие дни. А что, если мертвых станет прибывать? Сможем ли мы избавиться от них? Но как, если выживут не самые сильные? Можно ли быть уверенным, что нас обеспечат необходимым? Что происходит в городе? Распространяется ли эпидемия?

– Это не…

– Все это важно, уважаемый. И об этом стоит поговорить, хотя бы ради того, чтобы как-то скрасить наше положение, а не сидеть запершись поодиночке.

По слабым возражениям Кристофано я понял, что доводы Атто пробили брешь в его обороне. Дело аббата было продолжено появлением Стилоне Приазо и Девизе, у которых тоже, по-видимому, накопилось немало вопросов к эскулапу.

– Согласен, – вздохнул Кристофано, и не успели вновь прибывшие открыть рот, спросил: – Что вы хотите знать?

– Ничегошеньки не хотим, – отвечал Атто, жеманясь. – Давайте вместе порассуждаем: когда нам ждать повального заболевания?

– Когда начнется повальная эпидемия, – был ответ.

– Как! – вскричал Стилоне. – Если предположить худшее, а именно что речь идет о чуме, когда же она объявится? Врач вы или нет?

– И если объявится, когда именно? – подхватил и я. Кристофано был задет за живое. Он вдруг вытаращил свои потемневшие от страха глаза и, авторитетно дернув бровью, чтобы показать, что готов к дискуссии, многозначительно дотронулся до своей козлиной бородки.

Однако, подумав, решил отложить словопрения до вечера и предложил собраться после ужина.

Только тогда аббат Мелани вошел к себе. Кристофано задержал Стилоне Приазо и Девизе.

– Мне показалось, вы страдаете кишечными газами. Если желаете, у меня есть неплохое средство от этого неудобства.

Оба не без замешательства согласились. Мы вчетвером спустились в кухню, и Кристофано велел мне подогреть немного бульона, в который намеревался подмешать по четыре капли серного масла для каждого из них. В ожидании бульона он взялся втирать им бальзам в спины и поясницы.

Пока он ходил за всем необходимым к себе в комнату, француз устроился в уголке и стал настраивать гитару. Я приготовился вновь послушать завораживающее рондо, но он вдруг отложил инструмент и подошел к столу, за которым расположился неаполитанец, что-то заносящий в тетрадку, которую носил с собой.

– Эй, парень, не унывать, мы не умрем от чумы, – бросил он мне.

– Вы что же, предвидите будущее, сударь? – с иронией поинтересовался Девизе.

– Да уж получше, чем это делают врачи! – отозвался Стилоне Приазо.

– В таком случае ваше место не на этом постоялом дворе, – оскорбленно изрек нагрянувший между тем с бальзамом в руках Кристофано.

Неаполитанец первым обнажил спину. Кристофано, засучив рукава, как всегда, принялся вслух перечислять многочисленные достоинства применяемого им лечения: