Imprimatur

Увы, как это часто случается с теми, кто подвергает сомнению мифы, ценнейшее исследование Дессера было предано забвению группой историков, которых он посмел обвинить в лени и невежестве. Тот факт, что ни один историк так и не отважился опровергнуть это убедительное и увлекательное эссе, что-то, да значит.

Выходило, драматическая судьба Фуке, как о том и поведал аббат Мелани, не имела ничего общего с литературным вымыслом. Это не все. Продолжая разыскания, я обратил внимание на то, что Кирхер и Фуке, существование взаимоотношений между которыми до сих пор не доказано с полной очевидностью, могли быть знакомы, поскольку иезуит (об этом пишет Анатоль Франс в своей небольшой книжице о Фуке, да и труды Кирхера отчасти это подтверждают) действительно проявил интерес к египетским мумиям, доставленным во Францию по приказу Фуке.

Весьма загадочная история заключения Фуке в тюрьму Пи-нероло также подлинна, как мне удалось в том убедиться. Судя по всему, король-Солнце и впрямь держал суперинтенданта в темнице вдали от Парижа из опасения перед тем, что тому было известно, однако почему он так поступил, никому до сих пор не ведомо. Граф Лозен, двусмысленный персонаж, проведший в той же тюрьме десять лет и освобожденный тотчас после исчезновения из нее суперинтенданта, также представлен в соответствии с исторической правдой.

Таким образом, я убедился, что имеет место довольно-таки серьезная историческая основа.

«А если все это правда?» – пронзило вдруг меня.

С тех пор мог ли я не предпринять более углубленных разысканий в надежде натолкнуться на какую-нибудь грубейшую ошибку, которая поставила бы под сомнение подлинность рукописи и позволила бы мне отделаться от мучительного вопроса, как быть с этим дальше. Признаюсь, я был в смятении и испытывал страх.

Увы, мое тайное беспокойство оказалось небеспочвенным. С немыслимой быстротой стало подтверждаться многое: описание Рима, карантин, теории относительно чумы, бытовавшие в то время, рецепты Кристофано и кулинарные познания подмастерья. Все это хлынуло на меня из словарей, энциклопедий и учебников. Тоже и со всем, что связано с Людовиком XIV, Марией-Терезией, венецианскими стекольщиками, вплоть до загадок Тиракорды и расположения подземных галерей.

Лозоведение, объяснение сновидений, нумерологическое учение, астрологические познания, вся эта сага о мамакоке (то бишь коке) так и заплясали перед моими глазами. Тут же была и битва за Вену, и секреты французских инженеров по ведению осады, ставшие непонятным образом известными туркам, и необъяснимые стратегические просчеты Кара Мустафы, определившие исход баталии.

В библиотеке Казанатенсе в Риме, все еще недоверчиво взирая на страничку с библейским текстом, отпечатанную Комареком, я окончательно сдался: все, что мне довелось увидеть, прочесть, вплоть до самых незначительных деталей, каким-то странным и вызывающим образом подтверждало правдивость рассказа.

Против собственной воли вынужден был я продолжать изыскания. И снова вместо ошибок и неточностей обнаруживал подтверждение всему. Я стал уже было подозревать, что угодил в хитрую ловушку некоего замкнутого типа, из которой никак не выбраться, или паутины, не выпускающей свою жертву.

Тогда я решил взяться за теории Кирхера: с его жизнью и трудами я уже был знаком, но никогда прежде не слышал о secretum pestis, как и o secretum vitae, способном устранить чуму, а уж о рондо с тайнописью и подавно. Конечно, мне доводилось, как и отцу Робледе, читать «Magnes, sive de arte magnetica» Кирхера, труд, в котором иезуит поднимает вопрос лечебной терапевтической силы музыки и предлагает использовать определенную мелодию для лечения укуса тарантула. С другой стороны, я знал, что в более поздние времена Кирхер был зачислен в шарлатаны: в своем трактате о чуме, например, он заявляет о том, что разглядел в микроскоп болезнетворные бациллы. Нынешние историки утверждают: в эпоху Кирхера не существовало таких мощных приборов. Значит ли это, что он все выдумал?

Если это так, требовалось собрать необходимые доказательства. Особенно тщательно справился я об исторической болезни, называемой нами чумой. Речь идет о бубонной чуме, вызываемой вибрионом Yersinia pestis, передаваемом блохами крысам, а уж теми – человеку. Она не имеет ничего общего с различными болезнями животных под названием «чумка» либо с так называемой легочной чумой, поражающей время от времени страны третьего мира.

Не без удивления узнал я, что чума уже давно прекратила свое существование и причина этого никому не известна.

Когда же я обнаружил, что она исчезла из Европы (и в первую очередь из Италии) где-то в конце XVII – начале XVIII века, в то самое время, когда разворачиваются описанные в рукописи события, я невольно улыбнулся. Ведь я уже был к этому подготовлен.