Imprimatur

Все это не сводится к дискуссии чисто академического толка. Чтобы оценить значение glorious revolution, а также отношение к ней Иннокентия XI, предоставим слово Ролоффу:

Революционный переворот, в результате которого Вильгельм Оранский свергнул с престола католика Якова в 1688 году, ознаменовал, как и другая европейская революция большого масштаба – французская 1789 года, – переход от одной эпохи к другой. Восшествие на английский трон принца Оранского означало для Англии не только окончательное установление иной веры, но и власти парламента и открытие пути для Ганноверской династии. Победа парламента над монархией Якова II позволила утвердиться партиям, поделившим власть[226] над страной на долгие времена. Политическая власть прочно перешла в руки родовой и богатой аристократий, руководствовавшихся меркантильными интересами.

Помимо этого (для папы это должно было стать самым главным), после победы принца Оранского ужесточились законы относительно участия католиков в общественной жизни. В правление Якова II 300 000 англичан заявили о себе как о католиках, в 1780 году их едва набралось 70 000.

Долги Вильгельма

Счета принца Оранского – вот что стоило бы изучить с самого начала. Из биографий, посвященных Вильгельму Оранскому, так и не ясно, кто финансировал войска под его началом, защищавшие Голландию. А ведь это очень важно, и если ответа нет как нет, то лишь потому, что вопрос этот никогда не ставился ребром. Что и говорить, исследователи могли бы проявить чуточку больше любопытства.

Как пишет английский епископ Гилберт Барнет, друг Вильгельма, принц «явился на свет при весьма неблагоприятных обстоятельствах.[227] Дела семьи были расстроены: его матери и бабке отошли две большие родовые вотчины, которые он должен был унаследовать, не считая долгов, в которые влез его отец, чтобы помочь английской короне». (Bishop Burnet's History of his own time, London, 1857, p. 212.)

Барнет принял активное участие в подготовке переворота 1688 года, он был одним из немногих, бывших в курсе предстоящей высадки на острове, и подставлял Вильгельму плечо в самые трудные минуты, в том числе во время финального марш-броска на Лондон. Что же удивительного в том, что он умолчал об иных фактах, представляющих неудобство для короны и англиканской веры.

Немецкий историк Вольфганг Виндельбанд приводит письмо Вильгельма своему другу Вальдеку, написанное мало погодя после восшествия на трон: «Ежели бы вы знали, какую жизнь я веду, вам бы стало меня жаль. Мне остается одно утешение: Бог знает, что мною движет не честолюбие». (Цитируется Вольфгангом Виндельбандом, Wilhelm von Oranien und das europaische Staatensystem, in: Von staatlichem Werden und Wesen. Festschrift Erich Marks zum 60. Geburtstag, Aalen, 1981.)

Да принадлежат ли эти слова и вправду человеку, осуществившему только что мечту всей своей жизни? – вопрошает Виндельбанд. Я же от себя добавлю: а может, это слова того, кто сражается с денежными затруднениями, одолевающими его?

Англичане, подданные нового короля, не считали его чемпионом воздержанности и простоты. Как отмечает фон Ранке (Englische Geschichte, cit.), в 1689 году Вильгельм потребовал от парламента назначения себе пожизненной ренты, по примеру государей династии Стюартов: «Наличие денег в достаточном количестве необходимо для нашей безопасности». Парламент не внял ему и выделил лишь годовую ренту со строгой оговоркой «не далее». Вильгельма это сильно задело, отказ парламента он счел личной обидой. Но для оспаривания этого решения у него не было никаких рычагов. В это-то время – случайность! – и велись тайные переговоры между Бокастелем, Ченчи и государственным секретарем Ватикана.