Импровиз. Сердце менестреля

Альт Грегору не удалось в отрочестве приобщиться к палубе и парусам, но, уже подбираясь к тридцати годам, ему пришлось повоевать в составе абордажных команд. Не на родине, а в Трагере и Вирулии, но с тех времен море вцепилось в его душу, как клещ в собачье ухо. Этот ветер – его вкус, запах, прохладное прикосновение к щеке, удары, словно кулаком в грудь, когда разыгрывается шторм. Эти волны – их шелест, плеск, рев и неистовство. Эта палуба под ногами – она то равномерно покачивается, то встает на дыбы, подобно бешеному жеребцу, стараясь скинуть тебя за борт. Морское братство – когда на судне, расстояние от штевня до штевня которого пятьдесят-семьдесят локтей, собирается человек сто и все – мужчины, обученные убивать и привычные к такому делу, а случаи, когда кто-то кому-то перерезал горло, повздорив из-за ерунды, редки, как непорочное зачатие. Хотя нет, все-таки чаще. Скажем так, редки, как монах, отказавшийся от кружки доброго вина. Менестрель совершенно серьезно полагал: кто хоть раз побывал в море, тот не сможет его не полюбить. А если уж кому и удалось не проникнуться всепоглощающей страстью к соленому ветру, «барашкам» на гребнях волн и палубным доскам, тот достоин подозрения, как человек, обладающий дурным вкусом и извращенными чувствами.

И сейчас он впитывал цвета, звуки, вкус ветра на губах. Море вливало силы. Море вселяло уверенность. Море давало надежду.

Море наполняло музыкой.

Такого желания творить менестрель не ощущал уже очень давно.

Он прошелся по палубе, ведя ладонью по теплому и гладкому брусу релинга. Трогая то киповую планку, то натянутый как струна шкот. «Лунный гонщик», любовно вычищенный, выглаженный командой, напомнил ему цистру, натертую воском перед выступлением. Ах, как натирали его цистру близнецы Бато и Бето в те времена, которые уже сейчас казались незапамятными!

Мимо баковой надстройки, уступив дорогу мрачно зыркнувшему исподлобья браккарцу, Ланс проскользнул на гальюн. Не задумываясь, выбрав по старой привычке подветренную сторону. Слева нависала носовая фигура – оскаленный конь с растопыренными плавниками вместо лап и раздутыми ноздрями. Цепляясь за леера, прошел по переплетению толстых пеньковых канатов и завис над волнами. Любой наблюдавший за ним с палубы каракки решил бы – менестрель собрался сходить по малой нужде. Но ему было не до этого. Даже если только что хотелось…

Он потянулся к магии, ощущая корабль, как музыкальный инструмент. Палуба – дека, борта – обечайка, ванты и шкоты – струны, а реи – колки. Нежно прикоснулся к вантам грот-мачты. Они отозвались низким басовым гудением на пределе слышимости.

Ланс задохнулся от счастья.

В голове теснились обрывки мыслей, чувств, желаний, которые обычно, соединяясь, давали толчок к новой музыке. Сила, конечно, на пределе. Он всегда завидовал Регнару, который способен нехотя управлять огромным оркестром – трубы, басы, скрипки, альты, цистры, литавры, ксилофоны и клавикорды, не говоря уже о всяких мелочах, создающих оттенки звучания. Не годясь по мощи задействованной магии даже в подметки другу, альт Грегор всегда брал мастерством, виртуозностью и непредсказуемостью. Ну и, само собой, неисчерпаемой выдумкой. Чего-чего, а сочинял Регнар всегда слабо. Именно потому избрал путь не менестреля, а придворного мага-музыканта.

Каракку со скрипкой или цистрой не сравнить. Сила, чтобы с ней управиться, нужна недюжинная. Но очень хотелось…

Мелодия, которая вот-вот должна была родиться и зазвучать над бескрайними морскими просторами, станет лучшим творением менестреля за всю его жизнь. И пускай ее слушателями станут лишь презренные браккарцы! Не беда!

В душе Ланса сплелись в неразрывный клубок любовь и ненависть, горе и радость, сожаление и восторг, отчаяние и жажда творчества.

Созвучия уже теснились, требуя выхода. Ноты, паузы, аккорды, тремоло, пицикатто и флажолеты… Трезвучия, пятизвучия, семизвучия…

Это будет такая фуга! Или симфония. Неважно. Обычно, начиная творить, Ланс не знал, что выйдет в итоге.

Скорее всего, реквием.

Прощание с потерянной любовью.

Довольно. Он должен стать сильнее, взять себя в руки и прекратить пускать сопли, как мальчишка.

Женщины – существа неприхотливые и непритязательные. Ты готов подарить им небо и море, горы и реки, но этого оказывается слишком много. С них хватит и мелочей, они готовы довольствоваться сущей ерундой. Накидка из черно-бурых лис, перстень с бриллиантом, карета, запряженная четверкой трагерских коней, или небольшой особняк с башенками в центре столицы вполне устроят их. Ты можешь посвящать им музыку, песни, стихи, картины и скульптуры, и они с благосклонностью кивнут: ах, это так много, такой королевский подарок! Но будут ждать знаков внимания в виде ничего не значащих приземленных мелочей.