Импровизатор

Какой-то незнакомец с длинным, серым плащом через плечо и двумя пистолетами за поясом сидел верхом на скамье и вел горячую беседу с остальными разбойниками. В углу по-прежнему сидела смуглая старуха, занятая своею пряжею и до того неподвижная, что ее можно было принять за картину, нарисованную на темном фоне стены. На плитах перед нею по-прежнему лежали горящие уголья, распространявшие вокруг теплоту.

— У него прострелен бок! — услышал я слова незнакомца. — Он потерял много крови, но через месяц все заживет.

— Эй, вы, синьор! — крикнул мне мой вчерашний проводник, увидав, что я проснулся. — За двенадцать часов можно-таки было выспаться! Ну вот, Грегорио принес нам новости из Рима, которые, наверно, обрадуют вас. Это ведь вы наступили на сенаторский шлейф? Конечно, вы! Все обстоятельства сходны! Так вы попортили шкурку сенаторскому племяннику! Молодецкий выстрел!

— Он умер? — вот все, что я мог выговорить.

— Не совсем! — ответил незнакомец. — Да и вряд ли умрет на этот раз. По крайней мере, доктор ручается за него. Красавица синьора, что поет как соловей, всю ночь просидела у постели молодчика, пока, наконец, доктор не убедил ее, что она может быть спокойна, — опасности никакой.

— Вы промахнулись оба раза — ваши выстрелы не попали ни в его, ни в ее сердце! Так пусть эта парочка летит себе куда хочет, а вы оставайтесь с нами! Живется нам весело и вольготно! Вы заживете просто царьком, и опасности вам будет грозить не больше, чем вообще всем коронованным особам. Вина вдоволь, приключений и красавиц вместо одной, которая улетела, тоже! Лучше ведь пить из чаши жизни большими глотками, чем тянуть по капелькам!

«Бернардо жив! Я не убийца!» Эта мысль вдохнула в мою душу новую жизнь, но не могла утешить меня в потере Аннунциаты. Спокойно и твердо ответил я незнакомцу, что они могут делать со мной, что хотят, но ни воспитание, ни воззрения мои не позволяют мне вступить с ними в иные отношения, кроме тех, к которым принудил меня случай.

— Ваше освобождение будет стоить по меньшей мере шестьсот скудо! — ответил он мрачно. — Они должны быть доставлены в течение шести дней, иначе вы наш — живой или мертвый! Ничто не поможет: ни ваше хорошенькое личико, ни моя симпатия к вам. Или мы получим за вас шестьсот скудо, или вам останется выбрать одно из двух: вступить в товарищество с нами или с теми, что целуются друг с другом вон там, в колодце. Напишите вашему другу или красавице певице! В сущности, они ведь обязаны вам: благодаря вам они объяснились! И они, конечно, с удовольствием внесут за вас этот ничтожный выкуп. Так дешево не отделывался от нас еще ни один наш постоялец! Подумайте! — прибавил он, смеясь. — Мы на свой счет доставили вас сюда, да будем кормить и поить целых шесть дней! Никто не скажет, что мы берем лишнее! — Я оставался непреклонным. — Упрямая голова! — сказал он. — Вот это я люблю и скажу это даже тогда, когда мне придется всадить тебе пулю в сердце! Но дивлюсь я тебе! Наша беззаботная жизнь должна привести в восхищение любого юношу, а ты еще вдобавок поэт, импровизатор — и вдруг не увлекаешься ею! Ну, а если бы я попросил тебя воспеть удаль и силу, гнездящиеся здесь, в скалах, разве ты не стал бы восхвалять эту самую жизнь, которую теперь отвергаешь? На! Выпей вина и покажи нам свое искусство, воспой удаль и силу! Коли угодишь нам, я накину тебе еще лишний денек сроку!

С этими словами он снял со стены гитару и протянул ее мне; все остальные разбойники приступили ко мне с той же просьбой. Я призадумался. Мне приходилось воспевать лес и горы, которых я, в сущности, совсем не знал; вчерашнее путешествие я совершил с завязанными глазами, а живя в Риме, я бывал только в пиниевых рощах, окружавших виллу Боргезе да виллу Памфили. В детстве, правда, горы живо интересовали меня, но я видел их только издали, из хижины Доменики. Побывать же в них мне довелось только раз в жизни — в ту несчастную поездку на праздник цветов в Дженцано. В памяти моей живо воскресли лесной мрак и тишина, наш спуск к озеру Неми и плетение венков в тени высоких платанов. Душа моя прониклась этими картинами в одно мгновение, тогда как, чтобы только перечислить их, надобно вдвое больше времени. Я взял несколько аккордов, и мысли стали облекаться в слова, слова складываться в звучные стихи.