Импульс

И он сказал, что женится на мне. Мне было двадцать лет, и я отдала ему свою девственность. Нельзя сказать, что это была большая ценность для меня, но я очень отчетливо помню этот первый раз: Доминик говорил со мной так ласково, действовал так медленно, ему не хотелось, признался он потом, чтобы я испугалась, не хотелось сделать мне больно. Он и не сделал. Все было прекрасно. Я помню, как мы с Домиником, сев в его белый открытый «сандер-берд», выехали из Нью-Милфорда и поехали на север. Доминик притянул меня к себе и положил руку мне на плечо. Затем пальцы его скользнули вниз – за корсаж платья.

Ребята, с которыми я общалась в колледже, делали так и раньше, и я находила это немного забавным, хотя и смущалась. И ничего не происходило. Но в этот раз, с Домиником, мои соски сразу затвердели, и это произошло из-за его умелых пальцев, из-за него самого. Потом Доминик улыбнулся мне и свернул с шоссе на грунтовую дорожку, ведшую в лес. Он оставил меня сидеть в машине, а сам вышел и открыл багажник. Вытащил оттуда одеяло и сказал, чтобы я шла за ним. Доминик расстелил одеяло среди целой россыпи маргариток – белых маргариток, – и снопы солнечного света проникали сквозь листья кленов. Я лежала на спине, когда Доминик велел мне приподняться. Я послушалась, и он стянул с меня трусики. Потом Доминик сел на корточки, и я увидела, что он внимательно смотрит на меня. Затем он поднялся на ноги и снял с себя всю одежду. Я первый раз в жизни видела так близко совершенно голого мужчину. Предмет его мужского достоинства был таким огромным, что я подумала: «Нет, это невозможно. Я делаю чудовищную ошибку».

Но Доминик не позволил мне долго размышлять: просто сел рядом со мной и стянул с меня платье через голову. Затем лег на спину и притянул меня к себе. Он начал говорить со мной, рассказывать, какая я милая, как дорога ему и как он будет обучать меня новым прекрасным вещам. И Доминик сделал это. Мне было не больно, когда он вошел в меня, совсем не больно. Я приняла его всего, и, войдя в меня настолько глубоко, насколько это было возможно, Доминик улыбнулся мне и попросил приподняться. Я не испытала наслаждения в тот первый раз, но мне было все равно. А ему нет. В тот день я узнала от него многое о самой себе. Я целиком и полностью доверилась ему.

Хотя нет, наверное, полного доверия между нами не было, ведь я никогда не говорила ему, кем являюсь на самом деле, никогда не говорила, что я очень богата. Будучи единственным ребенком своих родителей, после их смерти я унаследовала так много денег, что это даже не укладывалось в моей голове. Адвокат советовал мне никогда никому не раскрывать, кто я такая, не говорить, что я – Маргарет Чемберлейн Холланд из Бостона. Конечно же, он подразумевал, что мне никогда не следует признаваться в том, каким состоянием я владею. Дядя Ральф и тетя Джози даже называли свою фамилию, Пеннингтон, а не Холланд, когда представляли меня кому-нибудь. Догадываюсь, что они беспокоились обо мне, потому что я была еще слишком молода. Я никому и не открывала правду, даже Доминику. Интересно, смогло бы это что-то изменить. Вряд ли. Доминик был кем угодно, но только не охотником за деньгами.

На исходе этого волшебного лета я уже носила тебя, Рафаэлла.

Я пришла в ужас, но Доминик, казалось, был доволен. И тут взорвалась бомба. Он был уже женат и не мог жениться на мне – по крайней мере в тот момент. Оказалось, что Доминик и его жена не жили вместе уже многие годы. Я заметила, что этих лет у него было не слишком много, а Доминик засмеялся и стал говорить, какая я замечательная, понимающая и как я не похожа на его жену. Доминик уехал, сославшись на неотложные дела, он объяснил, что должен подать ходатайство о разводе. Я осталась в Нью-Милфорде вместе с тетей, дядей и… музыкой. Но раз в несколько недель Доминик приезжал, чтобы навестить меня. Он никогда не приходил в дом. Каждый раз я встречала его в новой гостинице или мотеле в Нью-Милфорде или на его окраинах. Всякий раз Доминик доводил меня до высшей точки наслаждения, и я на время забывала все свои волнения, пока он не уезжал опять.

Все это звучит так глупо. Так надоедливо глупо и банально, но именно так все и происходило. А потом родилась ты, и Доминик снова вернулся и навестил меня в больнице в Хартфорде. Он стоял возле моей кровати и улыбался. Я никогда в жизни не забуду, что он сказал. И все-таки мне хочется записать его слова, на всякий случай, если когда-нибудь, в далеком будущем, я поддамся искушению вернуться мысленно в прошлое и придать всему романтическую окраску.

– Ты хорошо выглядишь, Маргарет, – произнес Доминик и, взяв мою руку, нежно поцеловал пальцы.

У меня как камень с души свалился, хотя Доминик и не сказал ничего значительного.

– У нас родилась дочь, Доминик.

– Да, так мне и передали.

– Ты еще не видел ее?

– Нет, в этом нет нужды.

– Может быть, не сейчас. Но теперь ты свободен? Мы можем пожениться? Я хочу, чтобы моя дочь знала своего прекрасного отца.

– Это невозможно, Маргарет. – Он выпустил мою руку и на несколько шагов отошел от кровати.