Он в ответ погладил ее лодыжку и что-то нежно прошептал.
— Мы приволочем его сюда живьем и покажем тебе, чтобы не воображал, — сказала весело Саша.
— Ладно уж, — сказала Дива, — вы его сначала найдите. Я на него и в Москве могу посмотреть. И вообще, хоть мы его ни разу не видели, нам он успел уже порядком надоесть. Ты только о нем и говоришь, ничего вокруг не замечаешь. Хоть чуть-чуть бы хоботком покрутила… Разбил нам компанию, гад такой! Мы здесь сидим с Юрцом, а вы где-то пропадаете, все ищете его. Так что, по уму, надо бы хорошенько всыпать по его розовой ирландской попке, и лучше всего ремнем. А потом за ушко — и в Москву.
— И сдать на Лубянку, — добавил свои пять копеечек Юра.
— Точно!
Саша на это только скорчила смешную рожицу и высунула язык, синий от винограда.
Потом они пошли с Никитой прощаться с городом, а за ними потащились их длинные худые тени, жестикулирующие костлявыми трехметровыми руками. Солнце опять скатывалось за море, превращая его в огромную домну, плавильный котел, где следовало утопить ненужную, предательскую грусть.
Когда Саша и Никита вышли на благословенный променад, им вдруг показалось, будто в Коктебеле они уже сто лет Всюду встречались знакомые. Купив полуторалитровую бутылку вина, Саша и Никита принялись всех угощать. Сначала присели на теплый асфальт рядом с Робинзоном, продававшим резные ложки.
— А вот мы тут ложечки продаем, — на всякий случай говорила прохожим Саша, потому что Робинзону до его торговли не было никакого дела. Он строгал можжевеловую корягу кривым ножом питекантропа. И стружки сыпались на его вечную юбку.
Потом они угощали вином знакомую девчонку, мастера по тату. Она жила неподалеку от них, тоже в палатке, с годовалым ребенком, а работала в городе. Иногда приходила к их костру. У нее была непослушная челка и черные от работы пальцы. Она набивала татухи хной. Сидя с ними вечером у костра, девчонка постоянно вскакивала, потому что ей казалось, что ребенок плачет. А это, видно, Господь оплакивал своих неприкаянных чад.
На фонтанчике, напротив дома Волошина, они снова встретили Миху. Он ждал каких-то ребят из Екатеринбурга, чтобы играть с ними всю ночь. К вину он приложился так, что красная струйка пробежала под его майкой до самого пупа. Под алычовым деревом Саша закружилась с Никитиной бейсболкой в знакомом ей уже танце аскера. Неразговорчивые ребята с зеленки играли там песни группы «АукцЫон», непризнанные гимны коктебельских коммун.
Никита кинул в раскрытый гитарный чехол гривну.
— Забери, быстро! — сказал певец. — Со своих денег не берем!
Тогда Никита отдал им недопитую бутылку вина…
— Идешь по буржуйскому в принципе городу, а вокруг все знакомые люди, — сказал Никита Саше.
— Мы просто отбросы общества, — сказала Саша.
И они рассмеялись.
Утром одиннадцатичасовой автобус нес их в направлении Лисьей бухты. На автовокзале они съели по сочному чебуреку, приготовленному прямо у них на глазах целым семейством. Папаша мял тесто, сынок тесто резал и раскатывал, мамаша начиняла его снедью, а маленькая дочурка вынимала готовое кушанье из кипящего масла. Чебуреки получались богатыми и сочными. Такими сочными, что при укусе из них хлестал сок, сыпались куски помидора. Саше пришлось облизывать пальцы чуть не по локоть, а Никита вынужден был удалиться, чтобы отмыть свою еще не вполне загустевшую бородку. Словом, завтрак был королевский, достойный рыцарей Круглого стола.
В это время Юра, размотав ногу Дивы, на руках понес ее купаться. Теперь, на третьей неделе пребывания в Коктебеле, Дива была спокойна, как сфинкс. От столичной нервозности и суетливости не осталось и следа. Она стала румяна и послушна. Юра говорил: «Тебе не надо наступать на ногу». И она не наступала. Юра говорил: «Тебе надо искупаться и умыться». И она обвивала его шею своими тонкими загорелыми руками, и они вместе заходили в море. Легкие волны раскачивали их, а они играли в «Баба сеяла горох». Юра говорил: «Обвалился потолок» — и опускал Диву в воду под ее радостный смех.
— Интересно, как там наш Скелетон? — сказала Дива.
— Не знаю, как Скелетон, но я, кажется, нашел свою жемчужину, — сказал Юра.
— Интересно, что ты имеешь в виду?
— А ты догадайся…
Дива смотрела ему в глаза лукавым взглядом и молчала. Это была сладкая минута… но внезапно их прервали.
С пляжа кто-то позвал Диву по имени.
— Кто это? — спросил Юра. Он щурил свои близорукие глаза, но никак не мог узнать стоявшего на берегу человека.
— Господи, да это же Сережа! — воскликнула Дива. — И откуда он здесь? Сережа!
Юра вынес Диву на берег.
— Ей нельзя вставать на ногу, — сказал он незнакомцу.
— Ничего, — ответил тот и по-хозяйски подхватил девушку.
Юре пришлось отойти.
Сережа был совсем не похож на обитателей коктебельской коммуны. Он был белокожий, рослый и коротко стриженный. Дива о чем-то говорила с ним. Плакала. Потом смущенно обернулась, и Юра понял, что она хочет ему что-то сказать.
— Мне и правда надо ехать, — сказала она. — Сережа приехал за мной на машине. У него мало времени, к тому же моя нога…
— Все ясно, — перебил Юра.
— Спасибо тебе!
— Не за что.