In the Deep

Я откинулась в своей каталке. К телу возвращалась боль, и в руку тотчас же что-то тупо толкнуло: кто-то из медиков вколол в меня добавки.

— Редкостный говнюк этот Его Сын, — сообщила я потолку.

— Что ты имеешь в виду, моя родная?

— Ну, вы подумайте, с чего «Сегоки» вдруг впустил ваши программные щупы, но не убрал щиты.

Акаги бросила взгляд на планшет и вдруг сорвалась с места. Она бежала среди расступающейся толпы безликих солдат, и я в жизни не видела ничего прекраснее, а потом загремела тревога, толпы не стало.

— Хрень какая-то, — с чувством сказал один санитар другому.

— Не иначе. А с ней-то что делать?

— «Ее» можете и спросить, идиоты, — вздохнула я. Вообще, страшно неохота думать о тревоге, о том, что Синдзи — говнюк, что все так обернулась и вообще — я набор мясной вырезки, наполовину прооперированный, наполовину — слепленный так, чтоб не развалилась.

— Виноват, — сказал первый санитар. — Еще укольчик?

— Себе поставь. За мой счет.

Санитары хмыкнули.

— Вас в медотсек, видимо?

— Ну, мне кажется, да. Но вам виднее, — я замолчала: как-то вдруг сообразилось, что я до сих пор не знаю, где нахожусь. Тревога отзвучала, над головой снова мелькали лампы, в животе что-то больно-пребольно дергалось, будто полуоторванное.

— Что это за корабль? Где мы?

— Это «Ясима», госпожа капитан, — откликнулись слева.

— «Ясима»? А где сейчас войд-коммандер Кацураги?

В наступившей тишине был только шорох каталки. Мне отчего-то показалось, что невидимые санитары переглянулись.

— Она в медикаментозной коме.

— В коме?

— Э, да. Вообще-то, по логам вашего фрегата, вы ее и ввели в кому. Множественные повреждения брюшины, отсечены обе ноги, черепно-мозговая…

Голос санитара уплывал в боль.

Ну, здравствуй, мой новый призрак. Голос Кацураги, руководивший мною в Закате. Ее советы, ее образ в командирском кресле — ты не можешь без дырки в голове, госпожа инквизитор Сорью.

«Но я прогрессирую, — улыбнулась я. — Теперь мой внутренний голосхотя быживой».

— Черт, но что за тревога-то была?

— А кто его знает. Думаешь, опять не расскажут?

Я очень хотела сказать, что тревога была отличнейшая. Что Икари Синдзи снова сбежал, что он подставился, выкачал из имперских лабораторий все данные об Аянами и красиво ушел. Я очень хотела объяснить двоим случайным попутчикам, что все так получилось благодаря кодам высшего допуска, триумфу по случаю завершения миссии и банальному разгильдяйству.

Я хотела пообещать, что Кацураги выздоровеет, даст мне фрегат, и я поймаю ублюдка, который решил, что может просто так сбежать от меня.

Каждому свое, Аска. Но как же они похожи — сын, ударившийся в вечные бега, и отныне вечно воюющий на своем черном сверхдредноуте канцлер империи людей, бессмертный Его Тень.

Post Occasum [4] , или Я могла это видеть

Наверное, там было темно. Был длиннющий коридор, в котором вместо колонн были статуи. Или не статуи, но что-то такое же, с ногами. Допустим, просто ноги. Наверное, это какой-то дурацкий символизм, но статуи были видны только до колен, а остальное тонуло в тени. Пантеон Конструкторов смотрел на своих гостей из глубокого мрака. Я, конечно, натура непоэтичная, но если статую не видно, то это просто дурной вкус и нездоровый пафос: додумайте, мол, сами, какие мы великие.

А вот Кацураги мне воображать не надо: Мисато-сан выглядела наверняка как всегда.

Опираясь на тяжелый меч в ножнах, как на трость, она шла по коридору. Как она умудряется сохранять такую осанку при больных ногах, я не в курсе. Форма войд-адмирала, неизменный берет, переживший полную колоду флотских нашивок… Впрочем, я увлеклась. Пока я тут мечтаю о том, чтобы в ее возрасте выглядеть так же, женщина открыла неприметную дверь и ушла между двумя статуями.

— Мое почтение, гений «Фойершельда».

Кацураги подошла к единственному столу, который бледно светился в центре небольшого стрельчатого зала. Из стола рос голубоватый полупрозрачный куб, размеченный на кубики-ячейки. Я никогда не любила гипер-шахматы, но что поделать, и мне пришлось спешно учиться.

По другую сторону стола стоял адмирал Кадзи.

— И тебе мое почтение, герой столичной обороны, — сказала Мисато-сан, ставя меч у стола. — Давно ждешь?

— Да так, — неопределенно пожал плечами тот. Ему всегда шла парадная форма, сколько я его помню. Улыбка поверх стольких наград — это круто вдвойне.

— Понятно, — ответила войд-адмирал и стянула с руки перчатку. Под ней оказалась еще одна — тонкая, с кругляшами сенсорного управления. У Кацураги чертовски дорогая модель, два моих жалования. Старую она подарила мне, и, как на мой вкус, могла бы и не менять: ведь это всего лишь интерфейс управления фигурами, ну не изнашивается он.

Впрочем, я просто не игрок, мне не дано.

— Я рад, что мы друг друга поняли, — сказал Кадзи, сжимая и разжимая пальцы. Почти наверняка модель перчатки у него поскромнее, чем у Мисато-сан, во всяком случае, мне очень хочется так думать.

— Твоя аудиенция у Первого гражданина длилась почти час.

— Твоя — почти полтора.