— Ну, п-примерно так. Я себя помню до ч-четырнадцати лет. Приемная семья, убогий мирок, к-куда прилетали набрать д-дешевую рабочую силу…
Это был офигенно грязный мир, переживший N2 — войну. Огромные мегаполисы в руинах, новые купольные города для избранных, загаженные пустыни для быдла. Жил да был там мальчик Синдзи — и на этом хорошее о нем заканчивается. Хоть и жил он под куполом.
R6O — депрессивное болото, откуда смываются, только что не продавая свою задницу командам мульти-классов. Впрочем, так тоже иногда смываются. Синдзи в интернате поступил умно: выучил навыки торпедирования и управления малыми судами, что сразу же превращает диплом в билет прочь с загаженного мира.
И тут грянула Третья Окраинная.
Эскадры Империи утюгами прошлись по мятежным планетам, на многие даже не стали высаживать десант. Эта Смута стала самой кровавой, хотя мы все и орали на площадях хвалу строгости Первого Гражданина и его канцлера. Правда, стоя в стройных рядах такой толпы, я знала чуть больше, чем унылые соседи, потому что уже была зачислена младшей экзекуторшей Инквизиции. О генной бомбе никто напрямую не говорил, но слухи бродили самые хмурые.
Синдзи повезло, а его планете нет. Не знаю, врал ли он так искусно, или правда бывает зрелищной, но я словно видела подростка, который захлебывается сухим кашлем, ведь кислорода в его катере больше нет, индикаторы и голоэкраны тухнут, и ногти тянутся к горлу, а потом — бац.
— …Я очнулся на палубе «Сегоки» — корабля без пункта приписки, без прошлого и бортовых журналов. ВИ обнулен, по коридорам гуляет холод, а в руке у меня вот это.
Синдзи положил на стол голографический планшет и включил его.
На оранжевом поле стандартного экрана горело всего одно слово.
В импровизированной столовой вдруг стало холодно, словно бы вошла Рей. Тусклая складская лампа, диоды на панели кухонного комбайна, и маленькое пятно света среди тусклой серости — прямо над столом. Я чувствовала себя, как во время приступа звездной болезни.
Ай да Синдзи, вот это озадачил.
Обормот сидел, вертел вилку и смотрел на слабо мерцающий экран планшета.
— Вы пробовали разблокировать память?
Это у нас Ибуки нарушает мрачность момента. Молодец, я только за.
— А? — вскинулся Синдзи. — Д-да, разумеется. Н-нет там ничего.
— Ничего?
— Ничего. П-пяти лет словно бы н-не было.
Я сложила руки под грудью и откинулась на спинку стула. Странный парень, странная судьба, все у него скачет и меняется, как это заикание. Вот матерый пират, а вот сопляк, который в последний момент удрал с приговоренной планеты.
— А от кого это?
Протянув руку, я постучала по экранчику. Синдзи пожал плечами, а доктор Майя в темноте светила глазищами. То ли там у нее имплантаты какие-то, то ли загорелась идеей взломать обормоту память.
— Н-не знаю. Дикие протоколы связи, отправитель н-не отслеживается.
— Но он тебя знает.
— Г-гениально, — зло произнес Синдзи, тут же обмяк и потер глаза. — П-прости. Я просто слишком д-долго думал об этом.
Ну, вот снова. Какой-то нервный тип, который вряд ли смог бы удержать в своих руках такое сокровище, как «Сегоки». А если задуматься, то здесь у нас какая-то прямо мелодрама разгорается с дивной амнезией в главной роли.
Ей-богу, я бы с такими исходниками попыталась мир покорить.
— Внимание, до локации «Омега» три часа, Аска.
Я кивнула виртуальному интеллекту и встала.
— Это, спасибо за игру, господа, но я хотела бы вздремнуть. Черт его знает, почему пропал сигнал корабля, так что предлагаю и вам. Синдзи, ты в рубке дрыхнешь?
— М-могу уступить.
— Еще бы.
— Простите, — влезла Майя. — А что за корабль пропал?
— Я вам п-покажу каюту и расскажу по дороге.
Зевнув, я подумала, что Синдзи зря не принял душ — каюту все же показывает, ага, — и поплелась к носу. От зевков глаза отчаянно слезились.
Во всех обзорных экранах теплился мрак. Фурриахш мы уже проскочили, так что смотреть было совсем не на что, если вы не поэт. Радары показывали девственно чистый космос, и очень верилось, что в этой дряни кто-то пропал. Конечно, можно было включить картинку с задних обзорных камер, но это значило оглянуться назад.
Я лежала и метафорически занималась тем, чем не хотела заниматься в реальности.
Я оглядывалась. Десятки людей слегли, пытаясь нас остановить, мне лень прикидывать, сколько их на моей совести, и хотя бы пилотов семи перехватчиков я полностью пишу себе. Каша, кровища, прочие прелести жизни и смерти… Так какого же дьявола я продолжаю вспоминать тех корчащихся в вакууме нелегалов? Что, весь смысл в том, что они не хотели меня убить? Или смысл в том, что эти, сегодняшние, — хотели?
Загадочная ты штука, смерть.
Я заснула.