Иначе не выжить

– Что ты брыкаешься, кобы… – ласкового слова Пит недоговорил, потому что плевок достиг цели, залепив ему оба глаза.

– В машину ее! Быстро! – распорядился Беспалый, пока босс утирался и приходил в себя.

Ей заткнули тряпкой рот и надели наручники. Бим-ка лаяла изо всех сил, выходило хрипло, негромко. На нее не обращали внимания. Девушку наконец затолкали в белую машину. Кто-то из парней нашел мудрое решение – ударил кулаком под грудь, и преступница лишилась чувств…

Федор хотел броситься ей на помощь, но увидел, как из «мерседеса» выходит Балуев и показывает ему рукой, чтобы он оставался на месте. Развязку Федор наблюдал, испытывая мучительные, противоречивые чувства.

Обе машины тронулись в путь. Бимка бежала за «Волгой», задыхаясь и захлебываясь в хрипах, отдаленно напоминающих лай.

Балуев проводил взглядом обе машины, еще раз махнул Федору и вошел в подъезд.

Было на самом деле удивительное, чудное утро.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

– Свободен и легок полет!

Сам летчик и сам самолет,

Я – птичка в облаке розовой ваты!

Но все же ночною порой

Мне снятся конвой и солдаты…

– Оставь, не жалей ни о чем,

Летай, пока горячо,

Пока за полеты не просят платы!

Рок-группа «Агата Кристи»

Самолет из Будапешта приземлился в десятом часу утра. Прибывшие мадьяры громко делились впечатлениями от полета на своем певучем языке. Русские держались обособленно, в крайнем случае, спустившись по трапу, сбивались в пары, еще реже – в тройки, и все как один угрюмо молчали. А чего веселиться? На родину прилетели.

Из всей массы, выдавленной разноцветным чудовищем на летное поле, выделялся высокий загорелый мужчина средних лет, одетый в бирюзовую майку навыпуск и белые шорты, с ярко-красной спортивной сумкой на плече. Его темно-русые с проседью волосы были безукоризненно причесаны. Лицо гладко выбрито. Толстые губы сурово сжаты. Большие миндалевидные глаза, будто подведенные тушью, высокомерно прищурены то ли под воздействием испепеляющих лучей, то ли под бременем собственных дум.

Мужчину нельзя было отнести ни к той, ни к другой группе сошедших на землю, как нельзя было определить, прилетел он на родину или на чужбину, и вообще распознать в нем представителя какого-либо клана, какой-либо национальности. О таких говорят: индивидуум, гражданин Вселенной, отщепенец, инопланетянин и Бог знает что еще.

Владимир Евгеньевич Мишкольц редко пользовался услугами Аэрофлота, как, впрочем, и любыми другими услугами общественного транспорта. Предпочитал передвигаться на собственном автомобиле – черном «ягуаре» последней модификации. «Любимый вид транспорта нефтяных шейхов!» – с улыбкой говаривал он. Владимир Евгеньевич не был нефтяным шейхом, но кормили его тоже недра земли.

В аэропорту Мишкольца никто не встречал, так как оба его сына и обе жены (официальная и неформальная) находились в разных городах Венгрии, на родине его предков по отцовской линии, трансильванских евреев, корчмарей и ростовщиков. Мамина же линия восходила к старинному русскому дворянскому роду Тенишевых и, вероятно, откликнулась в нем многолетним увлечением – уникальной коллекцией русских картин.

На привокзальной площади он сел в такси, назвал адрес офиса и погрузился в раздумья. То, что сообщил ему по телефону Балуев, подтверждало его опасения. В обстановке всеобщей неразберихи рано или поздно что-то должно разразиться. Не зря он выжидал, почти три месяца пребывая за границей, начала чьих-нибудь поползновений. Выжидал, но не предполагал, что это будет Пит, тупая и вечно криворотая тень Стародубцева! Мишкольц в первую очередь ставил на Шалуна, которого год назад послал к чертовой матери. Но Шалун подозрительно молчал и бездействовал.

Таксист крутил баранку и гнусаво напевал блатной мотив. По обеим сторонам дороги тянулись хвойные леса.

– Из Будапешта прилетели? – оторвал он Миш-кольца от раздумий.

Тот что-то промычал в ответ. «Только этого еще не хватало», – вздохнул он о своем «ягуаре», оставленном в одном из подземных гаражей старой Буды.

– Как там погода? – не унимался шофер.

– Тепло.

– Оттуда загар везете? Здорово! Здесь бы вряд ли так загорели.

Нет ничего хуже пустой, бессмысленной болтовни. Мишкольц любил взвешивать каждое слово. Еще на зоне научился ценить слова. Туда угодил, будучи студентом истфака. Там был настоящий университет.

– Возьмем попутчиков?

Прежде чем спросить, таксист уже остановил машину. Пассажир промолчал.

На обочине голосовали двое парней потрепанного вида, с одутловатыми серыми лицами, будто перенесли не известную медицине болезнь.

– Нам в центр! – неопределенно бросил один из них, и Мишкольцу не понравилось, что таксист сразу согласился.

– Подвинься, земляк, – попросил второй, открыв заднюю дверцу.