Иначе — смерть!

— Что-то мучает, сама не пойму. Пожалуйста!

Мирошников, лысый, рыхлый, словно согнувшийся под грудой дел, взглянул на наручные часы.

— Даю вам пять минут.

— Чьи отпечатки обнаружили на даче?

— Самоубийцы, его матери и Евдокии Бобровой.

— У отца тоже стоял коньяк с водой на столе?

— Нет, только коньяк.

— А Глеб запил коньяк водой?

— Ингредиентов цианистого калия в воде не обнаружено.

— Зачем самоубийце была нужна вода?

— Он же с пьянки приехал, может, страдал от жажды.

— Но его ждала смерть, он знал!

— Человек в таком состоянии за себя не отвечает.

— В каком? Разве он был сильно пьян?

— Да нет… вскрытие показало. Во всяком случае, он принес из колодца полное ведро воды.

— Тогда, ночью принес?

— Да. Вокруг ведра на лавке свежие потеки, на ручке его отпечатки пальцев.

— Глеб все задумал и исполнил, как отец; а «Наполеон» в моем доме появился совершенно случайно.

— Да этого пойла сейчас на каждом шагу… вполне вероятно, что именно бутылка у вас на столе и заставила человека с надорванной психикой ускорить развязку.

— Хорошо. Зачем тогда он позвал с собою Дуню?

— Чтоб кто-то обнаружил труп, лучше не мать — так он, возможно, рассуждал. Или более глубокое извращение: кого-то напугать после смерти. И такое бывает. Он ведь и за столом угрожал, речи держал, так?

— А матери он звонил?

— Да, из автомата. Сказал, что едет на дачу.

— И последнее. Николай Иванович, вы говорили об идентичности стилей… но записку он оставил у меня.

— Случайно, по пьянке…

— Но…

— Вы видели, как он ее писал?

— Нет.

— Значит, написал заранее. Он ведь готовил уроки в школьной тетради, в клеточку. А на вечеринке — ну, просто обронил. Они же в роке дергались.

— Дергались, — Катя вздохнула. — Меня поразил текст… словно он кого-то обвиняет.

— Правильно. Самоубийца обвиняет весь мир. Екатерина… — Мирошников взглянул на лежащий перед ним на столе выписанный пропуск, — …Павловна, а вас этот юноша вообще не поражал?

— Вы правы, — Катя поднялась. — А как его мать?

— В тяжелом состоянии. Сейчас проходит обследование в Кащенко. Как видите, наследственность у покойного — еще та… по обеим линиям.

— А как ее зовут?

— Зачем вам?

— Может, помочь… Ну, передачки.

— A-а. Я было подумал…

— Что?

— Есть люди, знаете, воображающие себя прирожденными детективами.

— Я-то? — Катя усмехнулась. — У меня настолько воображения не хватит.

— А передачки — это хорошо. Ирина Васильевна Воронова. Вы молодец: уложились ровно в пять минут.

На ступеньках прокуратуры стоял Алексей в брезентовой пыльной робе, теребил в руках рабочие рукавицы, явно поджидая ее.

— Вы как тут? — удивилась Катя.

— Доброе утро. Наша стройка неподалеку.

— A-а, генеральские дачи. И от Герасимово неподалеку?

— За шоссе, в лесу.

— Лес моего детства.

— Места грибные. Ну что, самоубийство?

— Представьте себе. Наследственность: его отец отравился на даче полгода назад.

— Цианистым калием?

— Именно. Все точь-в-точь. Дело закрыто. Вы довольны?

— Пожалуй, — ответил Алексей задумчиво. — Пожалуй, доволен.

Они медленно двинулись к железнодорожной станции уютного городка со старой водонапорной башней посреди широкой площади и дешевым базарчиком, крутым мостом над путями, узкой платформой.

— Алексей Кириллович, когда вы вышли от меня всей компанией, то сразу расстались?

— Ну, мальчик куда-то сгинул во тьму, девица со спекулянтом в машину, я проводил Агнию на метро.

— На «Новокузнецкую»?

— Нет, прошлись до «Павелецкой», у нее сигареты кончились, на вокзале достать проще.

— А потом?

— Потом? — Алексей усмехнулся. — Я у нее не ночевал, если это вас интересует.

До Кати вдруг дошло, что перед нею человек неординарный: скрытой силой и волей так и веяло от него. И еще — обаянием, что называется, мужским. «Здоров, как бык. Как же я раньше не замечала? Я ничего не замечаю, потому что всю жизнь сосредоточена только на себе».

— И вы пошли домой?

— В Герасимово той ночью я не ездил. — Он явно издевался над нею. — Пошел домой.

— Вы ведь живете у нас, на Петровской?

— Комнату снимаю: у меня нет московской прописки. Алиби также нет.

— И давно снимаете?

— С февраля.

— А до этого где жили?

— Далеко. Я вас заинтересовал в криминальном плане?

— Нет… просто, — отвечала она неловко. — Просто надо же знать, с кем имеешь дело.

— «Дело» о самоубийстве?

Электричка с визгом затормозила, с заминкой разомкнулись дверцы.

— Что такое «запечатанная тайна мертвых»?

Не отвечая, она прошла в вагон. «Или у меня от страха глаза велики, или этот человек вправду скрывает какую-то тайну».