Иначе жить не стоит

Палька выбежал из гостиницы и привычно поглядел снизу на светящиеся окна номера люкс, на колыхнувшуюся штору, по которой прошла женская тень. Он был благодарен ненаглядной за этот вечер, начавшийся так оскорбительно. Он отмахнулся и от снисходительной профессорской усмешки, и от простого способа, каким профессор выпроводил его. Он был переполнен мыслями, рожденными беседой. Чистой науки нет?.. И в то же время поиск немедленного результата — спекуляция? Эра покорения вещества… Царица наук… И «ажиотаж осуществления не должен вторгаться в естественную медлительность научного исследования»?..

Над всем этим звучала одна веская фраза: «Для химика это интересная задача».

Для химика.

Не для горняка, не для специалиста по газогенераторам, не для механика… для химика!

Сунув руки в карманы, он размашисто зашагал вдоль трамвайных рельсов, отдыхающих до утра.

Из темноты выплыли терриконы, сросшиеся, как вершины Эльбруса, — сейчас они были совсем черны, только местами розовато тлели угли, подсвечивая дымок.

Грозными дымами и полыханием отсветов открылся Коксохим.

Рядами освещенных окон определились корпуса Азотно-тукового.

Ни одного огонька в домах. Добрые люди давно спят. Или работают в ночной.

Для химика…

Конечно же для химика! Как я не понимал раньше? Именно и только для химика!

У него было такое чувство, будто он долго плутал в потемках, а его вывели на свет, в таинственный и ясный мир химических реакций и превращений, где ему предназначено найти и показать людям еще одно простое и только в первые мгновения удивительное чудо.

Придвинув лампу к кровати, Олег Владимирович перелистывал одну из аспирантских работ, а Татьяна Николаевна расчесывала перед зеркалом свои длинные, упругие волосы.

— Даже в волосах угольная пыль, — недовольно сказала она, отряхивая гребень. — Неужели мы и август просидим в этой дыре?

— Ты же знаешь, Танюша, я не люблю ввязываться в практические дела. Но после этой аварии я просто не мог отказаться. И в наркомате просили…

— У Светова там погиб лучший друг.

Содрогаясь, она вспомнила черные недра шахты и ужас, который испытала, представив себе, что страшная тяжесть земной толщи нависает над ее головой. Потом, уже с улыбкой, припомнила хитрость Светова и обиду Липатова… Поиски Гали, и беготню по степи, и неожиданный поцелуй… И свое лукавое обещание «завтра в девять»… Кто мог думать, что Светов так быстро оправится от смущения, вцепится в ее мужа и затеет длиннющий спор! Нет, перед Световым она не чувствовала себя виноватой. А перед Олегом? Когда-то давно она сказала мужу: «Ну да, я кокетка! Но ты же знаешь, это никогда не перейдет…» С тех нор она проверяла себя: перешло или не перешло? Если совесть подсказывала, что «перешло», был один способ освободиться от чувства виновности — признаться хотя бы наполовину.

— Как он тебе понравился?

— Славный парень. Задира. Из таких часто вырабатываются неплохие работники. Но ты с ним кокетничаешь, рыжок! Знаешь ты это… или невзначай?

Она подвинулась, чтобы в зеркале увидеть мужа. Конечно, ласково и насмешливо улыбается. В первые годы замужества эта улыбка обижала ее — не ревнует! Потом она не то чтобы примирилась, но поняла, что с этой нежной снисходительностью, полной доверия, ей уютно и удобно жить.

— Кажется, знаю, — протянула она. — Мне он нравится — такой самоуверенный, заносчивый воробышек. Перышки дыбом.

Она в зеркало шаловливо улыбнулась мужу и продолжала признаваться его отражению:

— Тут как-то Галя пропала из дому, он мне помог найти ее. В степи, с мальчишками… вся утыканная ветками, ползет на животе в разведку! Я даже рассердиться не сумела, такой смешной у нее вид был. А Светов — знаешь, он ужасно увлечен своей подземной газификацией! Представь себе: встречаю его в степи, он кидается ко мне, будто мы с ним родные, хватает меня за плечи, целует, бормочет сумасшедшую чушь про какого-то Кузьмича и ребенка какой-то Катерины, про станции с кафельными полами… Я перепугалась, думала — он пьян. А он, оказывается, прочитал статью Ленина об этой газификации и в такой восторг пришел — переворот! Техническая революция! Угольной пыли не будет, дыма не будет! И все сделаю я!.. Как ты думаешь, Олешек, может у него что-нибудь выйти?

— Этого никогда нельзя сказать заранее.

— Очень хочется, чтобы ему удалось.

Татьяна Николаевна тряхнула волосами и начала заплетать их. Неприятное ощущение, что ее кокетство перешло за допустимую черту, исчезло. Признание в том, что Светов поцеловал ее, проскочило незаметно. Отражение мужа в зеркале было все таким же спокойным. О-о, да он продолжает одним глазом просматривать аспирантскую работу!

Скользнув в постель, Татьяна Николаевна протянула руку через узкий промежуток между кроватями и прикрыла рукопись:

— Спать пора, профессор! Ты же опять вскочишь ни свет ни заря!

— Этот аспирант назначен на завтра, — сказал Олег Владимирович, снова раскрывая рукопись. — Я недолго…

— Так отмени на послезавтра! Нельзя же так изматываться.