Иная. Песнь Хаоса

– Это я уже знаю, – кивнула Котя.

– Но от Змея и выстроили Барьеры. Я видел еще несколько миров. Ваш так красиво светился! Но это лишь половина старого мира.

– А где же другая? – поразилась Котя.

Она с трудом представляла, как выглядит целый мир, раньше весь ее мир заканчивался частоколом и околицей деревни.

– Где-то, – пожал плечами Вен Аур. – В незапамятные времена Змей разорвал его на два куска. Возможно, второй парит в другой части Хаоса, окруженный своим Барьером, возможно, мы и есть вторая половина твоего мира. Главное, что зов един для нас всех, он дает смысл существованию. А еще мы верим, что однажды придет Страж Вселенной и сразит Разрушителя Миров. И настанет Великая Песня Мира.

– И наши миры объединятся?

– Такого там нет. Но, думаю, это зависит от нас.

Котя не догадывалась, что такое «Вселенная» и как выглядит Страж, но эта легенда давала надежду, как и многие сказки. Вен Аур незадачливо потупился и вздохнул:

– Ну вот, поминание почивших перешло в рассказ о пророчествах. Опять я всё делаю не так. Я просто хотел вспомнить о братьях и сестре.

– Всё так. Главное, что ты помнишь их. Не забывай. Никогда и никого не забывай.

– Да, я не забываю. Вот еще тоскую об Огневике. Как он там, куда отправился? За меня ведь пострадал, – задумался Вен Аур, лохматя отросшие кудри. Теперь они красиво сливались с мягкой светлой бородой.

Котя кивнула ему и снова задумалась о том, что у нее так и не появилось настоящих подруг после гибели Жели. Хотя бы Огневика они спасли, если, конечно, Генерал Моль до него не добрался. С того летнего вечера больше не тревожил стрекот его крыльев.

– Скажи, а Генерал Моль тоже сражался со Змеем? – задумчиво спросила Котя.

– Сражался, – кивнул Вен Аур. – За то его и уважают все. Нам бы еще не угрожал. Да вроде уже и не угрожает… О, смотри-ка, к нам пожаловали.

Вен Аур указал на смутные тени, мелькнувшие возле маленького окна.

– Добрые люди, подайте ради десятерых светлых духов, – донесся скрипучий старушечий голос из-за деревянной двери.

Вен Аур отворил, и на пороге показалась закутанная в рваный черный платок нищенка.

– Угощайся, добрая женщина.

Коте согбенный тощий силуэт показался отчего-то знакомым.

«Бабка Ауда? – испугалась она, но опомнилась: – Да нет, быть такого не может. Она сгорела в тереме вместе с Веей». Котя гнала от себя косматого призрака, эту сухопарую ведьму с хрипящим смехом. Бабка Юрена хотя бы зла никому не желала, да затерялась где-то, ушла помирать. Ауда же возникала недоброй вестницей, как орущий в ночи козодой.

Нищенка ушла, но за ней потянулся ручеек обездоленных: вдовы, сироты, оставшиеся после войны в одиночестве немощные старцы. Для каждого находилось теплое слово и небольшой дар. Сами имели немного, но больше, чем вечерние скитальцы. Не так давно они и сами входили в город двумя «погорельцами» без роду и племени.

Теперь Вен Аур проявил небывалую щедрость. Он с широко раскрытыми глазами встречал каждого нуждающегося. После первой посетительницы они являлись до самой ночи. Для каждого нашлось посильное утешение.

И когда уже иссякло нехитрое угощение, а хозяева избы собирались спать, в дверь неуверенно постучали. Наверное, самые последние из просящих милостыню во имя духов. Столько неуверенности звучало в робких ударах по дереву, столько мольбы, что у Коти невольно сжалось сердце в тяжелом предчувствии.

– Я открою, сиди, ты и так всех угощал, – махнула мужу Котя и устремилась к двери.

Лучина почти догорела, а на улице уже установилась непроглядная мгла, отчего лица почти не различались. На пороге стояла женщина с грудным ребенком не старше двух месяцев. Он наверняка замерз и от усталости даже не плакал. Наготу обоих скрывали засаленные, прожженные в нескольких местах обноски. На голове у женщины еще угадывался цветной повойник под плохоньким платком.

– Добрые люди, подайте во имя… – запела жалобно нищая, но вдруг подняла глаза, и голос ее надломился: – К-Котя? Котя, это ты?

– Мама, – обмерла Котя, узнавая в оборванной нищенке родную матушку.

Как же не признала-то сразу! Столько времени ждала, столько терзалась неизвестностью, а теперь в чудесное время, когда приоткрывался стык между миром живых и почивших, едва не разминулась. Впрочем, мать слишком изменилась. Она и раньше-то выглядела старше своего возраста от всех переживаний и тяжелого быта, а теперь и вовсе постарела за год на десять лет: рот западал, видимо, от потерянных зубов, под глазами змеилось множество морщин, кожу покрывали следы недавней болезни и сажа.

– Котя… – выдохнула обескураженно она.

Так они и застыли, пораженные встречей. И чем больше Котя смотрела на матушку, тем сильнее сжималось ее сердце, тем больше душили слезы. Сколько же лишений и потерь пережила родная! И все-таки нашлась. Живая.

Котя хотела поскорее пригласить в избу, отогреть да накормить ее и маленького братика, но мать внезапно оживилась и громко крикнула через улицу:

– Краш! Краш, иди скорее сюда! Котя нашлась! Наша Котя!