Иная. Песня Хаоса

— Вот так бывает, — временами пожимал плечами Вен Аур. — Теперь я твоего дядьку учу! Ох, и суров он. Ему бы старый кузнец ни за что не спустил некоторых слов. Но я и сам недавно ходил в учениках. Хорошо хоть с Огневиком научились кое-чему от «древних».

— «Древние», наверное, и иные ремесла знали, — задумалась Котя, вновь вспоминая рассказы о Хаосе.

Природу его еще предстояло разгадать когда-то кому-то. В нем теснилось множество загадок, неподвластных даже его обитателям.

— Как все-таки интересно у людей, задумался Вен Аур. — У нас не делают одежду или оружие — какие когти себе отрастил, тем и бейся.

— Нет у нас когтей. И иногда их не хватает, — вздохнула Котя.

Рассказ матери все не шел из головы. Впрочем, супротив роя стрел когти не помогли бы.

— Я думаю, если бы вы хотели, то отрастили бы их! Попробуй, пока тебе нет двадцати весен. Вот я уже могу принимать только две формы, и больше ничего в них не изменю, — предложил Вен Аур.

И Котя вновь вспомнила за повседневной суетой некий тихий шепот, запечатлевшийся в песне. Хаос просил ее измениться. Она бы хотела, но не когти отрастить, а как-то иначе. Забота о младшем брате, запах молока, идущий от него, детский плач и улыбки, сменявшие его — бесценно и исконно, общий закон для обоих миров, общая радость. Как бы она хотела подарить Вен Ауру такого же крепкого мальчика или, возможно, пригожую доченьку.

— Не меняй, ты мне таким нравишься. Представляешь, если бы у тебя вдруг нос огромной репкой отрос? — отшутилась Котя, отгоняя печали.

— Было бы забавно. Удобно для маскировки. Хотя маскироваться я по-прежнему умею. На час или два в кого угодно превращусь, — улыбнулся Вен Аур, вновь поражая новыми открытиями.

— Вен, просто будь собой. И будь со мной, — вздохнула Котя.

Зима сменялась весной, дни текли спокойно. После череды разрушений выстраивался новый порядок жизни. Деревья вспенивались почками, наполнялись соками, с крыш спадал снег. Близился Праздник Весны. Девятнадцатая весна Коти, отчего в сердце теснилась неопределенная тревога: «Что если я не изменюсь до двадцатой весны? И как я должна измениться?»

Беспокойство в ней ничем не проявлялось, разве только в неуловимых мгновениях задумчивости. Но за чередой дел их не замечала даже мать, которая после встречи сделалась чуткой и ласковой. Дядька Краш обращался с ней много лучше ныне покойного отчима. Измученная женщина к середине своего века наконец-то через испытания и лишения встретила того, кто не бросал ее, окружая заботой жену и ее ребенка, своего племянника. Чем-то матушка теперь походила на ту улыбчивую женщину, которую смутно помнила Котя в первые пять лет своей жизни. А по общению с ней суровый хамоватый дядька Краш не уступал неизменно ласковому любимому Вен Ауру. Так и жили все мирно. Разве только Котя ощущала смущение: она оставалась хозяйкой в избе, хотя по старшинству устраивалось обычно все иначе. Но здесь и случай вышел особый, война смешала все традиции.

— У тебя муж-то какой красавец, — замечала матушка, одобрительно поглядывая на Вен Аура, но все же изредка понукала дочь: — Только что же без родительского благословения?

— Получилось так, не могли вернуться, — вздохнула дочь.

Матушка отложила веретено и дотронулась до плеча Коти:

— Правда, тебя за лиходея мы чуть не отдали?

Лицо ее исказилось от набежавшей тени вины. Но Котя ни в чем ее не упрекала. Она научилась прощать.

— Отдали, но Вен меня спас. Это все в прошлом, родная. Живы вы — это главное, — ответила она.

В это время захныкал братик, приложившись лбом о край лавки. Он подрос и уже бодро ползал, временами приподнимаясь, пытаясь научиться ходить. Так и получал первые шишки, хотя все за ним неусыпно приглядывали. Но куда уж без мелких происшествий!

— Ах ты, неугомонный. Ты такой же была, Котя. В меня, значит, оба, а не в отцов.

Мать тут же бросилась к сынишке, но ничего серьезного не случилось, скоро он успокоился, уютно устраиваясь на коленях.

— Вот покачай братика-то, отдохни. Почитай, скоро свой такой у тебя будет, — сказала матушка, возвращаясь к работе. — Привыкай.

Котя ласково улыбалась малышу. Пока что она не замечала признаков, что станет матерью. И вновь вспоминались предостережения про двадцатую весну, про изменения и голос из Хаоса. Кто же говорил с ней? Страж Вселенной? Змей? Нет, Змей воплощал собой глухоту, смерть и небытие. Песня Хаоса — его воля, его голос, устанавливающий законы мироздания. Или песня, идущая через Хаос. Ей Котя отчего-то доверяла, но печалилась, что даже матушке не имеет права поведать о том, кто на самом деле ее избранник.

Она качала ребенка и думала. А к вечеру пришла в кузницу к Вен Ауру, который уже отпустил ворчливого дядьку Краша.

— Матушка говорит, что у нас сын тоже скоро должен быть, — задумчиво начала она, перебирая височные кольца. — Но я вот подумала и испугалась: а будет ли?

Она обеспокоенно подалась к Вен Ауру, который собирал инструменты. Он лишь пожал плечами и удивился:

— Почему же не быть?

— Потому что… — замялась Котя, опуская смущенно голову.

— Что? Потому что я не человек? — встревожился муж, хмуря изогнутые брови.