Иная. Песня Хаоса

— Говорят, послы-то приехали, к хоромам Молниесвета подошли, а он им и говорит: «Извольте на ковер перед крыльцом ступить, добрые гости!» Они и ступили, а там волчья ловушка оказалась с просмоленными дровами и хворостом. А потом туда факел кинули или огненную стрелу пустили. Так и сгорели!

— Да ты что? Кто же так поступает! — поражались хором девушки, отвлекаясь от работы.

Но, судя по всему, они не осознавали до конца реальность этой пугающей истории, воспринимали ее как красивую сказку. Они хоть и хлебнули в своей жизни горя, но не встречали настоящих опасностей, не видели на снегу с десяток растерзанных трупов. Котя же отчетливо понимала, что означает убийство послов: миром уже ничего не решить. И от того сердце сдавила черная тень отчаяния. Зачем же так? За что? Еще у ворот города теплилось столько смутных прекрасных надежд…

— Вот такой Молниесвет-то! — воодушевлялась Желя, ерзая на лавке, а потом щеки ее порозовели: — Зато наш князь другой, наш князь добрый!

Котя нахмурилась, призадумавшись. Смутное предположение мелькнуло на миг, но тут же растворилось, вытесненное другими думами. «Война… Как это страшно! Как страшно дойти до города, чтобы оказаться здесь в ловушке. Может, нам с Веном лучше снова уйти в леса? Там он примет свое истинное обличие, сможет меня защитить. У нас найдется достаточно еды. Летом и вовсе выжить несложно. Построим землянку в глуши. И никто не доберется. Никто… Хотя там же генерал Моль», — размышляла Котя. И вновь ее сердце тяжко сжималось.

Она плохо считала, знала мало цифр, но чувствовала, что прошло уже много дней в добровольно-вынужденной разлуке. Больше Вен Аур не перелезал через стену облаком мрака, наверное, опасаясь проявлять ауру Хаоса. Больше она не видела милого сердцу лица, остались воспоминанием ласковые объятья сильных жилистых рук. И вновь тянущим одиночеством в сердце отзывался зов, совсем рядом, но одновременно слишком далеко, в лабиринтах улочек и дворов.

Ее же мир сузился до размеров прядильни. Котя даже толком не рассмотрела княжьи хоромы: через окно постоянно маячил только далекий охлупень терема. Деревянная русалка порядком надоела, скованная, неживая, притачанная к крыше так же, как мастерицы к прялкам. Впрочем, на двор Котя по доброй воле не желала выходить без веской причины. Как она выяснила, о прядильне слава шла не очень добрая, а кое-кто и вовсе приравнивал прях к девушкам из домов увеселений. Один раз к Коте подошел с пошлой улыбочкой немолодой ратник.

— И что же такая красавица здесь делает одна? — спросил он лукаво.

Котя выпрямилась, как струна, сдвинула брови и решительно отрезала:

— Работает.

— О, да ты норовиста, синеглазая.

К ней потянулись широкие ладони, но она порывисто отвернулась и шмыгнула обратно в общую избу под защиту сварливой тетки Юрены.

— Иди куда шел, добрый человек, — отозвалась напоследок Котя.

— Какая неласковая…

— Иди-иди, аспид! Мне работницы нужны, а не брюхатые сонные мухи, — махнула Юрена ратнику, загораживая дверь. Он что-то пробормотал насчет «старой карги», но убрался восвояси.

— Ходят тут всякие, — пробормотала Юрена, напоследок плюнув, но сорвалась и на Котю: — А ты что же глазами хлопала? Небось, сама привадила?

— Не хлопала и не привадила. Впервые его вижу, — угрюмо отвечала Котя, с холодным спокойствием вспоминая старшую жену.

Помыкать собой она не позволяла. Это Желя сносила все упреки молча, но ведь и пряла она не слишком сносно.

— Ладно, верно. Не хлопала на этого аспида, у тебя другой есть. У тебя подмастерье кузнеца, бишь, в полюбовниках?

Котя промолчала, склоняясь над работой. Юрена не часто бранила ее, честно оценивая прилежную внимательную мастерицу. Бабка пыжилась больше для вида.

— Смотри у меня, — приговаривала она. — Я тому аспиду сказала и тебе скажу: мне брюхатые мастерицы не нужны. Что мне с вами такими делать потом? А хотя… — Она безразлично махнула рукой. — На дворе байстрюков немало бегает. В мастерскую полюбовников не води. И того хватит.

«Значит, я смогу встретиться с Вен Ауром?» — радостно подумала Котя, но покраснела. Она и не помышляла, что у них может родиться ребенок вне брака. К тому же и Вен Аур предлагал нечто более прочное, чем страсть на несколько ночей.

Только в разлуке Котя поняла: надо было соглашаться на то предложение. Пусть не сразу. Теперь она знала точно, что не отвергнет следующее. Не от плохой жизни в мастерской, а потому что все ее существо томилось и немо плакало. Она хотела быть рядом с ним каждый день, как тогда, в лесу.

Из памяти постепенно стирались тяготы дороги. Отчетливо вспоминались ночи в душистом сене, как и стоянки под открытым небом в том снежном непознанном мире. А здесь все правила представали понятными, четкими, простыми. Человеческими. Пусть запутанными для Вен Аура, но унылыми и во многом неприятным для Коти.

— Да что она все о байстрюках толкует, — тихонько пробормотала Желя, когда все улеглось, и Котя устроилась рядом с подругой, принимаясь за пряжу.