– Облака плывут, облака, – жалостливо выводили Клим Иванович и Валера.
Я взял ложку и миску и хлебнул горячей похлебки.
Допев песню, Валера наполнил стаканы, и мы вновь выпили.
– У Володи, художника, отец тоже был из пострадавших, – заговорил Валера. – Так вот отец ему рассказывал, как один зек восемь лет вырубал портрет Сталина в скалах. Потом его освещали ночью факелами, и он встречал все проезжающие мимо поезда. Жуткое зрелище. Представь себе, Серега, плывут мимо вагоны, в них, в основном, зеки, а на них уставился этот упырь. Мурашки по коже бегут.
– А у меня чуть дядьку родного не посадили, – сказал я. – Из кинотеатра вышел и говорит моей матери, его сестре, про фильм, мол, председателя колхоза каким-то дураком показали. Его тут же под локотки и увели. Хорошо, он только что демобилизовался и был майором, а так бы кто знает, чем все кончилось бы. А с другой стороны, все сейчас Сталина обвиняют, а при жизни молились на него как на бога. Взять того же вашего зека. Его посадили, а он барельеф Сталина восемь лет ваял. С именем Сталина в бой шли на войне.
– Да, были времена и было времечко… – протянул Валера.
Клим Иванович повернулся ко мне:
– Вам сколько лет, молодой человек?
– Тридцать три.
– А, возраст Христа. Значит, уже понимаете, что к чему. Вот скажите, кто же виноват: Сталин или те людишки, которые подличали и предавали ближних?
– Конечно, людишки, – уверенно проговорил я.
– Все так думают, – продолжил старик. – Каждый считает себя героем, а как до дела доходит, у каждого находится что терять. Каждый начинает трястись и за жизнь свою подлую цепляться! За звание, шмотки, квартиры и деньги совесть продают! Никому не хочется быть изгоем, терпеть лишения и спать у параши!
Клим Иванович распалился и махал сжатым кулаком прямо у моего носа. В его выцветших голубых глазах полыхала ярость. Видя, что Валера продолжает мне улыбаться, я чувствовал себя спокойно.
Солнце уже зацепилось за горизонт и окрасило окрестности мягким желтым цветом. Облака, словно горящие корабли, полыхали в синем небе. Певчие птицы на разные голоса пели гимн уходящему светилу. Рельефные тени легли на лицо Сталина. Казалось, он прислушивается к нашему разговору и недовольно хмурит брови.
«Кли-и-м!» – вдруг громом разнеслось по ложбине, где стоял вагончик. Эхо многократно повторило этот грозный оклик. «Клим, клим, клим», – заметалось по оврагам и склонам.
Клим Иванович замер, словно его поразил удар молнии. Наши лица непроизвольно повернулись в сторону Сталина.
«Кли-и-м!» – вновь гулким басом пронеслось по лощине. Голос явно шел со стороны торчащего из горы Иосифа Виссарионовича. У меня по спине пробежали не то что мурашки, а целые слоны, волосы на теле поднялись, словно я попал в грозовое облако. Клим Иванович дернулся и схватил булыжник. Лицо его перекосило от злобы.
– Что уставился, старый козел, меня не узнал?! – голова Сталина, казалось, повернулась в сторону Клима Ивановича.
– Узнал, усатый хрен! – закричал Клим Иванович и, сжимая в кулаке камень, бросился вверх по склону к монументу. – Я тебе, рябая скотина, всю морду разворочу!
– Брось камень, сволочь!!! – надрывно завизжал громовой голос, и все стихло.
Мы с Валерой, опомнившись, бросились догонять старика. Клим Иванович, пробежав шагов десять по крутяку, выдохся и упал на землю. Он рыдал от злобы и бессилия. Мы подняли старика и повели обратно к вагончику.
Внезапно из кустов сбоку вынырнул крупный мужчина и подбежал к нам. Клим Иванович рухнул ему на грудь.
– Вовка, этот хрен сволочью меня обозвал, – рыдал Клим Иванович.
Владимир виновато улыбнулся нам и достал из вещевого мешка бутылку водки.
– Быстро налейте полстакана, – приказал он нам с Валерой и, усадив возле костра старика, влил в него водку.
Вскоре Клим Иванович спал, примостившись рядом со столом на развернутом спальнике. Изредка он вздрагивал и что-то пытался выкрикнуть. Потом вновь умолкал и начинал выводить рулады давно перебитым носом.
Владимир оказался тем самым художником, о котором мне рассказывал Валера.
– Завтра Айтматов с группой немцев должен сюда приехать, – сообщил нам Володя. – Вот я и решил тут с вами переночевать, проверить, всё ли в порядке. Да и дома нелады. Думаю, с ребятами посижу вечерком, поболтаю. Пешком поднимался. Настроение дрянь. Мыслишка пришла над вами посмеяться, настроение поднять. Залез в голову и наблюдал за вами. Вижу, Клим разошелся, кулаками машет перед лицом гостя. Думаю, сейчас я тебя разыграю. А оно вон как вышло…
Мы легли спать прямо под открытым небом. Звезды были близкие и большие. В их свете над нами загадочно светилась громадная голова Сталина. Недалеко от нас темнели выстроенные для фильма лагерные бараки, над которыми косо висел плакат «Только труд освобождает!»
«Интересно, – мелькнуло в голове, – что может освободить нас от памяти? Да и нужно ли нас от нее освобождать? Может быть, как раз наоборот, надо почаще вспоминать, чтобы было больно. Пока нам будет больно, мы будем помнить о тех ранах, которыми исполосована наша бедная страна».