Иная судьба. Книга I (СИ)

Девочки тёрли её чудесной, в меру жёсткой мочалкой, поливали мылом — не таким, какое по случаю приходилось покупать дяде Жану — а душистым, пахнущим цветами. Они уже успели назваться: одну, чуть постарше, со смешными белыми косичками, звали Бертой, а рыженькую, конопатенькую и зеленоглазую — Гердой. Потихоньку они перестали стесняться и уже минут через десять весело щебетали, развлекая новую госпожу. Но вот Берта взялась за чудесные Мартины волосы…

— Ой! — невольно сказала Марта. — Осторожнее, пожалуйста! Там не надо!

— Ох! — сказали девушки с испугом.

Ещё в тюрьме, клюя носом перед камином, Марта, чтобы не заснуть, переплела, как могла, косу на две — чтобы под второй хоть как-то скрыть шишку. Та поджила, да и за всеми делами, что вокруг Марты закрутились, думать о ней было некогда. Но вот сейчас — довольно существенный бугорок под девичьими пальцами отозвался болью.

— Кто же это вас… — начала Герда, но беленькая на неё шикнула, округлив глаза. Ты что, не помнишь? Спрашивает только госпожа, её же — ни о чём не спрашивать, так наказывала строго настрого матушка Аглая. Судорожно глотнув, Гердочка закивала.

— Простите, госпожа Анна, мы аккуратненько… Так не больно?

— Ничего, я потерплю. Да не бойся меня задеть, я же не рассыплюсь!

Девушки удивлённо переглянулись.

Да, видать, точно госпожу подменили. По рассказам несчастливиц, приставленных к той, прошлой — она редко когда удостаивала прислугу разговором, а уж так деликатно обращаться… Та, скорее всего, сейчас всем бы уже оплеух понадавала, хоть коснись её не так пальчиком. Может, Берте и Герде повезёт в услужении больше?

Марта зажмурилась, чтобы пена не попала в глаза. Всё было хорошо: вода, в меру горячая — много воды! — душистое мыло, ласковые руки горничных… Одно плохо: спину защипало немилосердно, а сказать об этом девушка постеснялась. И без того напугала девчонок, а жалко, они только-только бояться перестали. Ничего, Марта потерпит.

Ей закутали голову мягким пушистым полотенцем — и это тоже было чудо как хорошо. Дома приходилось вытираться старенькой тряпицей, а уж волосы сушить — просто на ветру, заплетая полусырыми, потому, что вечно надо было торопиться, работа, работа, не сидеть же на берегу до ночи… Затем горничные, как и обещали, отвернулись, встали по обе стороны от приставной скамеечки и растянули меж собой простыню, поджидая Марту. Та спехом стащила сорочку и привычно сжалась — голышом было не слишком-то хорошо, напоминало о многом постыдном. Но тело тотчас охватил горячий ароматный воздух, и впервые Марте в своей наготе стало… приятно. Никто на неё не смотрел масляно, никто не орал и не хлестал, и не пытался потискать. Странное и новое это было ощущение. Голая — и в то же время в безопасности…

Порывисто вздохнув, она перешагнула бортик купели. И тотчас её спеленали в тёплый мягкий кокон.

Потом переодели в новенькую батистовую ночную рубашку — кто бы мог подумать, что на ночь господа переодеваются? Это сколько ж ткани на то, чтобы под одеялом полежать, и никто такую красоту не увидит! Потом усадили в мягкое кресло, и Берта насухо вытерла ей волосы ещё одним полотенцем, что, по мнению Марты было уж совсем расточительством. А ещё — прошлись по волосам куском шёлка, чтобы лучше блестели.

— Ух! — сказала Герда, отступая. — Чистое золото!

— Сказка! — прошептала Берта. — Ей-богу!

А когда на низенький столик прямо перед Мартой поставили удивительной красоты тарелку, прикрытую сияющим серебряным колпаком, и положили собственную ложку… но это было ещё не всё!.. а на колени постелили хрустящую салфетку, о которой Марта только слыхивала, но не видела…

А потом — сняли серебряный колпак, и в ноздри ударил невообразимо вкусный аромат пшённой каши, упаренной, томлёной, нежной…

— С пенками, — прошептала Марта, не веря своим глазам.

И поняла: да, сказка.

Она разве что не урчала, как голодный котёнок, дорвавшийся до миски с мясной похлёбкой. Хоть и старалась сдерживаться — всю жизнь её учили, что накидываться на еду нехорошо, как бы ты ни был голоден; есть надо аккуратно, с уважением к хлебу насущному, подбирая всё до крошечки. Она и подобрала: не удержалась, и кусочком сладкой булочки подчистила тарелку до зеркального блеска. Не замечая всё более округляющихся глаз девушек.

— Вкусно, — сказала, блаженно щурясь. — Просто необыкновенно вкусно! Спасибо!

А потом было ещё чудеснее: она улеглась в собственную (забудем временно, что герцога!) большущую кровать — не в тёмный закуток за печью, не на жёсткий топчан, еле-еле прикрытый лоскутным ковриком, после которых к утру ломило бока — а на дивные свежие простыни из тонкого полотна, на мягкую перину, в которую чуть не провалилась; и накрыли сверху невесомым пуховым одеялом.

— Спасибо, Берта. Спасибо, Герда!

Ей очень хотелось сделать девочкам приятное. Но всё, что она могла — поблагодарить.

— Хорошего отдыха, госпожа! — ответили они нестройно и поспешили удалиться.