Иная судьба. Книга I

— Вздор! Подумаешь, сотня-другая холопов сдохла от голода! Не будут плодиться. Пусть делят меж собой освободившиеся клочки и не вопят, что земли мало! Так ведь, кажется, хотел ваш герцог?

— Не пытайтесь извращать факты. В трудные времена вам была предложена помощь — вы от неё отказались. Винить некого. Ваше неразумное управление, похоже, унесло народу больше, чем последняя эпидемия.

— Народу? Кого-кого? — Пальцы с красными провалами вместо ногтей вцепились в меховую полость. — Этих грязных завшивленных скотов, копошащихся в навозе? И клириков, погрязших в блуде больше, чем я сам? Да чтоб им всем… — кулаки сжались. — Пусть подыхают!

— Откуда столько ненависти, брат мой? — покачал головой монах.

— Откуда? Cпросите у него — откуда… — Старик де Бирс ткнул пальцем в сторону капитана. — Они с его распрекрасным герцогом отняли у меня самое дорогое… смысл жизни моей…

Он, зажмурившись, откинулся на подушки.

— Анна… Зачем вы её у меня забрали?

На скулах капитана заиграли желваки.

— Вы дали согласие на брак без малейшего принуждения, — напомнил он.

— Тогда я не знал, не знал, что вынимаю сердце из своей груди… — Барон опустил тёмные набрякшие веки и продолжал, словно в бреду: — Уехал перед свадьбой, чтобы не мучиться расставанием, не самому отдавать её другому. Видел, что рада, глупышка: как же, самый завидный жених, как же — будущая герцогиня… Она честолюбива, моя девочка, а что мог дать ей я, захудалый баронишка? Я отпустил её — и умер уже тогда… Умер…

— К сожалению, нет, господин барон. — Голос капитана был по-прежнему бесстрастен. — Вы ещё живы. Это значит — вам придётся отвечать за свои деяния.

— А в чём я виноват? — старик неожиданно захохотал. — В чём вы, представитель власти, можете меня обвинить? Ну да, из меня вышел никудышный земледелец, так это не преступление.

— Ваши люди…

— Это м о и люди, и я волен творить с ними всё, что захочу. К чертям собачьим вашу Хартию! Я в первую очередь рыцарь и дворянин, какое отношение герцог имеет к моим холопам? «Вассал моего вассала — не мой вассал» — так ведь? Или законы изменились? Налоги я плачу исправно. Отряды гвардии пополняю. Оружие у меня лучшее. Что вам ещё, господин прихвостень его светлости? Вам не к чему придраться, не к чему!

«Вассал моего вассала…» Увы, эта догма всё ещё действовала, как один из столпов мироустройства, и расшатывать его было опасно. Все это понимали, и даже лейтенант Лурье досадливо поморщился: а ведь прав, старый пень, не ухватить… а жалко. Даже холопов тощих жалко.

— Вы натравили своих псов на духовное лицо, господин де Бирс. На ставленника самого архиепископа. На пастыря, — спокойно сказал капитан. — За нерадивое исполнение своих обязанностей как собственника земли и людей я имею право привлечь вас к суду светскому. За преступление против представителя Церкви вы будете отвечать перед Святой инквизицией.

— Духовное… — Барон глумливо сложил костлявые ладони в молитвенном жесте. Засмеявшись хрипло, плюнул. — У него тоже рыльце в пушку… Я имел на это право! Я наказал блудодея, пригревшегося на груди Церкви! Разве это не списывает сотни моих грехов?

— Не вам судить его. Брат Тук, — повернулся Винсент к монаху. — Вы ведь менталист, не так ли? Входит ли в сферу вашей деятельности работа с душевными недугами?

Его спутник сощурился.

— Я понял вас, брат мой… — Шагнул ближе к ложу и воздел правую руку в жесте, словно благословляющем. Барон вдруг откинулся на подушки и тяжело задышал. Глаза его остекленели.

Перстень на указательном пальце монаха заполыхал как глаз разъярённого зверя. Мигнул и погас. Лицо барона стало наливаться бледностью. Отвратительные струпья на голове проступили ещё чётче.

— К сожалению… — Брат Тук отступил. — Вынужден признать: этот человек не может быть привлечён к ответственности за свои поступки. Скорблю над его душой, но она во мраке.

У лейтенанта Лурье вытянулось лицо. Это как? Неужели… теперь с этого говнюка никакого спроса?

— Стоит ли понимать ваши слова, брат Тук, как констатацию деменции сознания этого человека? — хладнокровно уточнил капитан. — Неужели всё так ужасно?

Монах потупился.

— Сожалею вместе с вами, брат мой. Его разум, «психос», частично выжжен болезнью, которая ушла лишь внешне, но на самом деле пустила корни глубоко и надёжно. Мозговая железа подверглась серьёзным разрушениям. Он не осознаёт того, что творит.

— Кто может подтвердить ваше заключение?

Брат Тук нисколько не обиделся. Фраза была традиционная, присущая всем процедурам подобного рода. И ответил он в полном соответствии с протоколом:

— Мыслеграмма больного записана на прочный носитель, — и показал на перстень, полученный вместе с напутствием его святейшества, — может быть считана и проверена любым менталистом этого уровня. Я же, со своей стороны, готов присягнуть на Библии в верности своих слов.

— Благодарю вас, брат мой.

Формальности были соблюдены.

Капитан выдержал паузу, вглядываясь в барона, судорожно силящегося что-то сказать. Долго ли его компаньон сможет продержать паралитика в таком состоянии? Или и впрямь — тому стало хуже?