— Ничего особенного, — он протянул руку, обнял девушку за плечи. Исключительно по-дружески, хотя хотелось, конечно, большего. Но Олег еще в тот памятный день, когда повезло застрять с Велагиной в лифте, пообещал себе: между ними не будет никаких отношений, кроме приятельски-рабочих. Иногда он об этом жалел — влюбленность, что он испытывал на первом курсе, давно прошла, но влечение к умной, привлекательной, верной женщине, на которую можно положиться и которой можно доверять, никуда не делось. Приходилось ограничиваться дружбой — для секса Олег предпочитал использовать профессионалок. Максимум удовольствия, минимум лишних эмоций и никак иначе. Он понимал естественность потребности в сексе — в конце концов, он был молодым парнем без каких-либо проблем по этой части. Но попытки завести любовные отношения со знакомыми потерпели полный крах — заносчивые и красивые, казавшиеся даже умными девушки, после первой же ночи решали, что теперь у них отношения «на всю жизнь», закидывали пробные удочки относительно брака, и что самое неприятное — почему-то решали, что теперь у них есть право лезть в жизнь Олега, интересоваться, чем он занимается, и закатывать истерики, узнав, что прошлую ночь он провел не в своей комнате в общежитии, а неизвестно где, да к тому же еще и отказывался отвечать на прямой вопрос: «где — читай, с кем — ты был этой ночью?». Нет-нет, раз женщины так зависимы от секса, он будет пользоваться услугами профессионалок. Конечно, Олег понимал, что из этого правила есть исключения, что наверняка существуют — и даже в его окружении — женщины, с которыми можно быть, и которые при том не станут посягать на его жизнь. Он даже допускал, что именно Марина Велагина является таким исключением. Но рисковать не хотел. Быть может, он даже знал причину — что бы он себе не говорил, Марина привлекала его до сих пор. И пока был хоть один шанс на то, что перевод их отношений в иную плоскость все испортит, Олег не желал рисковать.
— Непривычно видеть тебя улыбающимся, — руку на своем плече она восприняла, как нечто само собой разумеющееся: не попыталась никак ее сбросить, но и придвигаться ближе не спешила.
— Просто хорошее настроение, только и всего. Так бывает даже у меня, не поверишь!
— И в самом деле, поверить сложно, — она говорила серьезно, но в уголках губ притаилась улыбка. Черканов еще пару месяцев назад неожиданно для себя обнаружил, что, оказывается, очень хорошо умеет улавливать вот такие полутона ее настроения, почти не проявляющиеся внешне, но почему-то заметные для него.
А еще Марина умела заметив — не спрашивать. Олег был уверен, что она поняла сейчас: он лжет, что-то произошло. Но спрашивать — не станет, оставив за ним право на секреты.
Молодой человек вновь перевел взгляд на Ветровского, смеявшегося над незамысловатой шуткой флиртовавшей с ним девушки. Кажется, даже той самой, от лица которой он, Олег, писал чуть не погубившую Стаса записку перед вступительными экзаменами.
«Смейся, смейся, — подумал он. — Тебе недолго осталось смеяться».
Да, теперь уже — и правда, недолго. Все было готово, оставалось буквально несколько дней. И когда они пройдут, эти дни — Ветровский перестанет существовать. Но перед этим он увидит его, Олега, и в его глазах обязательно прочтет, узнает, кто автор его кошмара. Доказать ничего не сможет, все выверено и идеально. Но будет знать.
Когда несколько месяцев назад Дориан потребовал подождать с реализацией плана по устранению Ветровского хотя бы до середины весны, Черканов был очень недоволен. Его раздражало, что придется снова и снова созерцать ненавистного однокурсника, видеть его счастливую физиономию, замечать, как действует, порой мешая планам Олега, его дурацкая благотворительная группа… Прошло немного времени — и Черканов перестал злиться. Он смог понять на собственных ощущениях смысл пословицы: «Месть — это блюдо, которое следует подавать в холодном виде». Чем дольше он видел Стаса, уже зная, какая участь его поджидает — тем больше радовался отсрочке. А когда Дориан дал добро на начало реализации плана, Олег каждый день проживал, как наркотик. Разумом он понимал, что подобная зависимость от собственной ненависти ему не к лицу, но успокаивал себя словами о том, что когда Ветровского не станет — он освободится от своей ненависти, и разум вновь получит свою власть и свободу. И все будет хорошо.
«Тебе осталось совсем немного, Стас. Еще несколько дней — и ты перестанешь существовать. Нет, твоя жизнь не прервется — пока что. Но ты позавидуешь мертвецам. Я обещаю, Стас, позавидуешь!».
III. VI
И «да» его было настоящее «да», А «нет» — настоящее «нет».