Иная терра

– Хозяйственная ты моя! Эх, поработаем на Иванушку годик, денег скопим, паспорта купим – женюсь на тебе, будем жить по-человечески… Идем!

Подойдя к остальным, Математик автоматически пересчитал команду. Бор, развалившись на подстеленной куртке, нагло дрыхнет, Птиц с Винтом режутся в древние, замусоленные карты, Сыч…

– Эй, – враз севшим голосом проговорил красноволосый главарь. – А где Сыч?

IV. VII.

«Грешных и святых, нищих и царей земных Одинаково пытает разная судьба.»

– Осталось сорок минут, – простонала Вика. – Стась, пойдем покурим, а? У меня нервы уже не выдерживают…

– Пойдем, пойдем, – он улыбнулся девушке. – Не переживай, малыш. Все получится.

– Мне б твою в том уверенность, – пробурчала та, но все же улыбнулась в ответ.

В курилке, небольшой каморке сразу за актовым залом, было довольно темно и дымно, а еще холодно. Прямо под распахнутым окном сидел д'Артаньян казахской наружности и мрачно смолил сигарету.

– О! Неунывающий командир, – наигранно-веселым тоном поприветствовал он вошедших. – И наша несравненная прима-балерина!

– Азамат, я тебя стукну сейчас чем-нибудь, – проворчала Вика, плюхаясь на скамейку. – И вообще, ты же не куришь!

– Ага, щаз! С вами тут не только закуришь – плясать на потолке научишься. Курю я, просто редко. Думала, только вам двоим можно? Фигушки… А ты не смотри на меня так! – обернулся он к Стасу. – Я только что звонил, он едет, будет через пять минут.

– Я про эти пять минут уже полчаса слушаю!

– Не, теперь и правда пять минут. Он от метростанции шел, когда я звонил последний раз.

– Ну, тогда ладно… – юноша тоже сел, достал из кармана сигареты.

Несколько минут все сидели в молчании.

– Все, пора идти.

Товарищ Азамата, в паре с которым казах должен был показывать фехтовальный номер, все же успел. Высокий тощий парень влетел в актовый зал, едва не сбив с ног Женьку Алфеева, торопливо пожал руку Стасу, кивнул Зулкарнову и помчался переодеваться. Ветровский мысленно поставил галочку – с фехтованием все нормально, репетировали ребята достаточно, музыка под выступление подобрана, все сделано, и огляделся. Что-то еще наверняка надо было сделать…

Последние полтора часа он носился, как белка в колесе. Естественно, половина всего оказалась к нужному времени не сделана и пришлось судорожно пытаться исправлять на месте. Как ни странно, довольно-таки удачно.

Осознав, что сейчас от него точно ничего не зависит, юноша отошел к стене, буквально сполз на стул и прикрыл глаза. Хотя бы пять минут тишины, пять минут спокойствия, когда не надо никуда бежать и не надо ничего делать.

Как ни странно, потревожили его и правда только через пять минут.

– Слушай, а кто у нас на входе сидеть будет? – поинтересовался Женька, усаживаясь рядом.

– Алиска. Она сама просила, хочет хоть в чем-нибудь поучаствовать. Рвалась даже танцевать, но слишком уж свежая травма. Так что пусть билеты продает-проверяет.

– Ясно… Кстати, Виктор сейчас распевался – с голосом у него все отлично, простуда полностью прошла и спеть он сможет столько, сколько надо.

– Вот и отлично. Ладно, уже без пятнадцати, пора начинать. Эй, господа аарны и сочувствующие! – шутливо позвал он. – Все, кто в костюмах – за сцену, нечего показываться раньше времени. Кто у нас начинает?

– Я, кажется, – отозвался полноватый миловидный брюнет, Виктор Галль.

– Ты тоже иди за сцену и будь готов. Как только я тебя представлю – выходи, дальше сам знаешь.

– Стас, не истери, – Алик Гонорин, чьей задачей на сегодня было чтение стихов, подошел к Ветровскому и хлопнул его по плечу с такой силой, что юноша пошатнулся. – Мы все помним. Мы все двадцать раз отрепетировали. Все пройдет гладко, слышишь? Мы тебя не подведем, правда, ребята?

Нестройный хор голосов прозвучал для Стаса небесной музыкой. Эти ребята, они и правда были с ним. Несмотря ни на что – он был не одинок.

– Извините, я…

– Мы понимаем. Поэтому мы все сейчас идем за сцену, ты выдаешь Алисе билеты и сдачу – на всякий случай, а потом мы вместе ждем оставшиеся десять минут и начинаем. Все?

– Все, – благодарно улыбнулся Ветровский, беря себя в руки.

Народу было много. Больше, чем рассчитывал Стас, хотя дополнительных стульев, конечно же, не потребовалось. Ровно в семь часов дисциплинированный Женька Алфеев приглушил в зале свет, включил два прожектора, направленных на сцену, и Ветровский, чувствуя себя Сизифом, толкающим камень в гору, поднялся на сцену, сжимая в вспотевших от волнения ладонях микрофон.