Иная вера

– Если можно…

– Конечно. Вы присаживайтесь пока.

На столе быстро появились фляжка недорогого коньяка, две стопки, шоколад, лимон и две чашки горячего чая.

Подождав, пока Мельтисова выпьет первую стопку и хоть немного расслабится, Марина осторожно начала разговор. И очень быстро наткнулась на препятствие, кажущееся непреодолимым: Анна легко, хоть и сквозь слезы, рассказывала о том, что ее изнасиловал один из постояльцев, – впрочем, об этом Марина догадалась и сама по состоянию формы горничной, – но «это не в первый раз, так что не очень страшно, потом очень большую компенсацию дают». До состояния, в котором она решилась пойти к психологу, девушку довело что-то другое. И об этом «другом» она категорически не желала говорить. Точнее, говорить-то она хотела, но страх был сильнее желания. И Марине оставалось пока что только одно – продолжая успокаивать клиентку словами, подливать и подливать ей коньяк.

Спустя почти полтора часа разговора практически ни о чем Мельтисова дошла до нужного состояния.

Изнасилование и правда оказалось только половиной беды…

В дверь постучали, громко и настойчиво. Аня дернулась, надеясь, что это охрана или кто-нибудь из девочек-коллег, словом – кто-то, благодаря кому болезненное ерзанье жирной и грубой туши на ней закончится. Но надеждам редко суждено сбыться…

Постоялец вскочил, натягивая штаны, Аня дернулась в сторону, надеясь дотянуться до своего форменного передничка, но тут же получила сильнейшую оплеуху.

– А ну, сидеть, сука! – прошипел толстяк. – Дернешься или вякнешь – скажу, что ты у меня деньги украла, до конца жизни на отдачу долга работать будешь!

Напуганная вполне реальной угрозой, девушка замерла. А постоялец, совладав наконец с ремнем на брюках, быстро стянул ей руки за спиной, пихнул в рот какую-то тряпку, легко поднял легкое тело и засунул в узкий шкаф-купе.

– Я тебя предупредил! Сиди тихо – и уйдешь живой и целой.

Сухо стукнула защелка, блокируя дверцы… точнее, одну дверцу. Шкаф не был рассчитан на нахождение в нем чего-либо больше, чем несколько вешалок с одеждой, и даже худенькая горничная мешала правильному закрытию дверок. Снаружи казалось, что шкаф закрыт плотно и звуки не проникнут сквозь плотное дерево, но на самом деле…

– Что за черт, а? – ругался себе под нос толстяк, путаясь в пуговицах рубашки. Какого черта этот долбаный придурок приперся именно сейчас, почему не на полчаса позже? Мало того, что кайф обломал, так еще и если узнает… Он же, сука, не преминет использовать этот инцидент для получения дополнительного рычага давления! А Ивану Березинскому, уже имевшему аж две условные[13] судимости за изнасилования, совершенно не улыбалось отдавать едва ли не половину своего состояния в качестве очередного штрафа.

В дверь снова постучали.

– Да, сейчас! – крикнул Иван, завязал галстук, открыл дверь.

– Добрый вечер, Иван Александрович, – холодно кивнул Черканов. – Позволите мне войти?

– Проходите, – угрюмо буркнул Березинский. – Коньяк?

– Нет, благодарю. Лучше сразу к делу.

– Как хотите. Итак, начнем с…

Аня, скорчившаяся в три погибели в шкафу, вжимала ногти в ладони, чтобы не закричать от ужаса. То, о чем спокойно и буднично говорили двое мужчин, отделенных от нее только тонкой, хоть и звуконепроницаемой, перегородкой шкафа… если Черканов узнает, что она слышала этот разговор, он ее убьет. Точно убьет или сделает что-то еще хуже… господи, что же делать?

Ей повезло. Повезло, как никогда еще в жизни. Что-то из услышанного от собеседника заставило Березинского покинуть номер буквально через минуту после ухода Черканова.

На то, чтобы освободиться от небрежно накинутых пут, Аня потратила всего минут пятнадцать. Мгновенно оделась – ее форму толстяк, скомкав, засунул в тот же шкаф. Стремительно выбежала из номера и замерла, только теперь осознав, что понятия не имеет, что теперь делать и куда идти.

Марина, с трудом удерживая дрожь, разлила остатки коньяка по стопкам, на этот раз налив себе до краев. Заставила трясущуюся от страха девушку выпить, как-то сумела ее успокоить, посоветовала просто забыть о случившемся, больше того – быть с Березинским приветливой, как с любым другим постояльцем, делая вид, что ничего не было, и тогда все будет в порядке. А о том, что Аня услышала, – никогда и никому не говорить ни при каких обстоятельствах. В конце концов, никто, кроме самой Ани, не знает, что шкаф был закрыт неплотно и она все слышала.

Поблагодарив, несколько успокоившаяся и сумевшая, наконец, взять себя в руки, Мельтисова ушла. Едва за ней закрылась дверь, Марина, даже не отдавая себе отчет в том, что делает, бросилась к своему компу. В несколько касаний настроила связь с мобилом, скопировала запись разговора на чип памяти и стерла с диска компа все, что указывало на визит к ней Анны Мельтисовой. Потом на негнущихся ногах подошла к скрытому в шкафу бару, достала бутылку коньяка, наполнила стопку, залпом выпила, снова наполнила.