Иная вера

«Ты потом будешь жалеть о том, что сказал такое. Ты ведь даже не знаешь…»

«С чего ты взял? Я не буду ни о чем жалеть и слов своих назад не возьму! А зачем ты пришел и где пропадал – мне плевать!»

«Ты в самом деле считаешь меня такой мразью, что…»

«В самом деле! И в конце концов… чего еще ждать от такого, как ты? Педик долбаный!»

Смертельная бледность, заливающая лицо, в глазах – боль и неверие, но Стас ничего не видит, он не хочет видеть. Он встает, кричит: «Охрана! Мы закончили, отведите меня в камеру!»

И спустя несколько дней – суд, последнее заседание, на котором все решится. Да, его посадят, и он это знает. Ничего страшного, соберет всю волю в кулак, но все же выйдет на свободу – пусть через пару лет, но выйдет. Два-три года – это ужасно много, когда тебе всего восемнадцать, но вполне терпимо, если подумать о том, что вся жизнь еще впереди. Спокойная, уверенная решимость – он выкарабкается, не подставив больше никого, ну а тот, кто струсил, кто притворялся другом, а оказался мразью… что ж, Создатель ему судья. Стас не сдаст его, но и знать более не желает.

Но всю решимость, всю уверенность, всю волю к победе перекрывает звонкий, спокойный голос человека, вышедшего вперед с тем выражением лица, с каким командиры повстанцев ждали расстрела, перешучиваясь и раскуривая сигары.

«Уважаемый суд, я располагаю доказательствами невиновности обвиняемого по одному из пунктов… Я хочу сказать, что подсудимый невиновен в покушении… подсудимый не мог этого сделать по одной простой причине – это сделал я…»

«Почему вы решили признать свою вину?»

«Есть такое понятие, господин прокурор. «Совесть» называется».

«У вас есть адвокат?»

«Я в нем не нуждаюсь – я полностью признаю свою вину».

«Эта история кажется очень странной…»

«Я требую проверки с препаратом. Я имею на это право».

Когда Лешу уводили, он ни разу не оглянулся, не попытался поймать взгляд Стаса. Ему было очень, очень плохо – сказывались последствия препарата, заплетались ноги, взгляд не мог сфокусироваться, на лбу выступили крупные капли пота, но в глазах по-прежнему читалась уверенность в правильности принятого решения. Леше Канорову не в чем было себя упрекнуть.

А Стас даже не мог уже защищаться. И несправедливый приговор принял с покорностью и благодарностью человека, испытывающего потребность заплатить за собственную ошибку – страшную, преступную ошибку. Непростительную для того, кем Стас пытался быть. Командор Ордена Аарн может ошибиться в действиях, может ошибиться в оценке ситуации, может даже ошибиться в человеке, сочтя его лучше, чем есть, но ни в коем случае не наоборот!

«Надо разыскать того сержанта из отдела тестирования осужденных», – подумал Стас. Поблагодарить – и не за добрые советы, не за то, что благодаря его помощи при тестировании Ветровский попал на более-менее приличное распределение. Поблагодарить за то, что нагрузил сверх меры, и юноша уставал до такого состояния, что не мог думать вообще ни о чем. В том числе – о Лешке. Потом была перевозка, провокатор, сломанное ребро, корпорация, шестнадцатый барак, знакомство с сокамерниками и вскоре – инцидент с Четвертым, после которого стало и вовсе не до воспоминаний о Каноровом.

Стас вздрогнул, выронил обжегшую пальцы сигарету, прикурил новую. Тени за его спиной сжимали свои далекие пока еще объятия, с каждым вдохом подступая все ближе и ближе… Стас узнавал их, а они узнавали Стаса.

Четвертый. Не человек, не качества, не лицо, не поступки – один только безликий номер. Ветровский не помнил, как выглядел покойный старший барака, не помнил, чем он отличался, не помнил ничего – только дикий вопль, вырвавшийся из груди человека за мгновение до того, как разряд тока прошел через его тело, разорвав сердечную мышцу. Хотя нет – еще он прекрасно помнил предшествовавшую сцену. Помнил, как Четвертый хотел убить Десятого за отправленный с ошибкой отчет, помнил, как Четвертый едва не задушил его самого, как чуть не размозжил Восьмому голову монитором – просто за то, что они попались ему под руку. Самооборона, только самооборона.

«Ты его убил?»

«Нет. Я его только толкнул».

Только толкнул. Не убивал. Не виноват. Самооборона. Всего лишь самооборона. Не убийство.

Стас тихо застонал, вжимаясь плечом в стену – как будто стена могла защитить его от призраков!

Он спрятался от призрака Леши, укрывшись сперва в усталости, потом в страхе, потом в решимости выжить во что бы то ни стало и окончательно похоронил в себе тень преданного им человека, когда убил. Он прятал призрак Четвертого все в той же решимости выжить и не сломаться, стать тем, кто падает, но поднимается, гнется, но не ломается. Он прятал образы сохранивших верность ему друзей-аарн, раз за разом повторяя себе им самим же придуманную ложь: «Без меня им будет проще, я приношу беду, я навлеку опасность, им лучше быть самим, я испачкал руки в крови и не могу быть в Ордене, они могут сами, сами, сами…» Лгал себе – и оставался в деревне сперва до осени, потом перезимовать, потом до лета, а потом страда, уборка урожая, а потом надо достроить дом, а потом зарядили дожди, а потом снова зима…