Иная

Как только я открыла дверь, меня окутал влажный воздух, пропитанный роскошным ароматом растительности. Орхидеи в своих горшочках, расставленные рядами на длинных столах, казалось, слегка кивали мне, повинуясь легкому ветерку от вентиляторов на потолке. От мерцающего лиловатого света люминесцентных ламп у меня слегка кружилась голова, поэтому я старалась не останавливаться прямо под ними. В их сиянии цветы будто светились изнутри: темно-фиолетовые отливали пурпуром, на бледно-желтых проступали еле заметные розоватые прожилки, чайные казались янтарными, а темно-зеленая листва только подчеркивала их яркость. Некоторые орхидеи напоминали крохотные личики, с глазками и ротиками, и я двинулась по проходам, приветствуя их: «Здравствуйте, Ультрафиолета. Добрый вечер, Банана».

«Наконец-то, — подумала я, — убежище от серой зимы Саратога-Спрингс. Папе Райана следует брать плату за вход сюда», Я дышала, и влажный воздух пропитывал мое тело, даруя расслабление, почти сонливость.

Вдруг дверь распахнулась. Вошел плотный веснушчатый парень в черном.

— Смертная, я пришел взять тебя, — произнес он срывающимся голосом и обнажил фальшивые клыки.

— Мне так не кажется, — отозвалась я.

Я уставилась ему в глаза — маленькие и темные, но несколько увеличенные за счет очков, — и не отводила взгляда.

Он вытаращился в ответ. И замер. Некоторое время я смотрела на него, на его раскрасневшееся лицо, на два созревших, готовых лопнуть прыща на подбородке. Он застыл, и мне подумалось, уж не загипнотизировала ли я его.

— Принеси мне стакан воды, — велела я.

Он повернулся и неуклюже двинулся в сторону кухни. Когда дверь распахнулась, я услышала, как вопят и кусаются играющие, а когда захлопнулась, вновь нагладилась тропическим уединением, где единственным звуком было капанье воды из какого-то невидимого мне источника. С минуту я развлекалась идеей опрокинуть мальчика на стол… и прокусить ему горло среди орхидей. И, признаюсь, нечто вроде жажды всколыхнулось во мне.

Спустя пару минут дверь снова открылась, и вошел парень со стаканом воды в руке.

Я медленно выпила и протянула ему пустой стакан.

— Спасибо, можешь идти, — сказала я.

Он моргнул, вздохнул и ушел.

Когда он открывал дверь, мимо него в теплицу протиснулась Кэтлин.

— Что все это значит?

Должно быть, она наблюдала за происходящим в дверное окно. Мне почему-то сделалось неловко.

— Я хотела пить, — ответила я.

Когда я уходила, уже стемнело. Кэтлин обессилела и лежала на диване, а остальные во главе с Райаном стояли над ней и нараспев скандировали: «Смерть! Смерть!» Я помахала им на прощание, но, по-моему, они меня не видели.

В одиночку я дошла до кафе, отцепила свой велосипед и покатила домой. Мимо проезжала машина, и какой-то подросток крикнул из нее; «Эй, крошка!» Подобное случалось и прежде, Кэтлин советовала мне «просто не обращать внимания». Но крик отвлек меня, велосипед на мокрых листьях пошел юзом, и мне стоило немалых усилий справиться с ним. Из тщеславия я не надевала велосипедный шлем и сейчас осознала, что могла покалечиться.

Поставив велосипед в гараж, я с минуту разглядывала высокий изящный силуэт нашего дома, левое крыло которого густо оплела глициния. За освещенными окнами находились комнаты моего детства, и в одной из них я, конечно, найду папу, сидящего с книгой в своем кожаном кресле. Он вечно мог сидеть так, и от этой мысли делалось уютно. И тут меня кольнула другая, непрошеная мысль: он-то может быть здесь вечно, а я?

Отчетливо помню запах древесного дыма в холодном воздухе, когда я стояла, глядя на дом, и размышляла, смертна ли я, в конце концов.

Я подняла глаза от тарелки с белесыми макаронами, посыпанными тертым сыром.

— Папа, я умру?

Он сидел напротив, глядя на мою еду с явным отвращением.

— Возможно. Особенно, если не будешь надевать велосипедный шлем.

Я рассказала ему, как чудом избежала опасности по дороге домой.

— Серьезно, если бы я упала и ударилась головой, была бы я сейчас мертва?

— Ари, я не знаю. — Он потянулся через стол за серебряным шейкером и налил себе вторую порцию коктейля. — До сих пор мелкие ссадины на тебе заживали, не так ли? И тот солнечный ожог летом — ты оправилась от него за неделю, насколько я помню. Тебе повезло, что до сих пор с тобой не случалось ничего более серьезного. Разумеется, это может измениться.

— Разумеется.

Впервые в жизни я ему позавидовала. Позже в тот же вечер, когда мы читали в гостиной, я обнаружила, что у меня есть еще вопросы.

— Папа, как действует гипноз?

Он взял закладку в виде серебряного пера и закрыл роман, который читал (по-моему, то была «Анна Каренина», поскольку вскоре после этого он и меня заставил его прочесть).

— Все дело в разделении, — начал он. — Человек пристально сосредотачивается на глазах или словах другого, пока его контроль поведения не отделится от контроля сознания. Если человек внушаем, он станет вести себя так, как велит ему другой.

Я гадала, как далеко я могла завести того парня в оранжерее.

— Правда ли, что можно заставить человека делать то, чего он не хочет?