Инамората

Наша стенографистка приложила героические усилия, чтобы передать малейшие нюансы незнакомой речи и тщательно записала длинную цепь экзотических фонем. Теперь Пайк, нацепив старые очки для чтения, принялся проверять ее работу. Я надеялся, что слова Уолтера сразу станут понятны филиппинцу, но одного взгляда на дворецкого мне было достаточно, чтобы догадаться, что все не так просто. И неудивительно: думаю, мне было бы не легче расшифровать английскую фразу, будь она записана с нарушением фонетических соединений и вдобавок предварительно пропущена через слух того, для кого это неродной язык.

Я уже начал терять надежду, когда Пайк попытался произнести слог за слогом и так в конце концов смог расшифровать запись. Наша стенографистка услышала паузы там, где их не было, и вынуждена была подбирать примерные соответствия звукам, которых не было в английском языке. Проговаривание их вслух помогло расставить их все по местам. Лицо Пайка озарилось внезапным пониманием, и он начал переводить:

— Он спрашивает: «Как далеко ты готова лететь за правдой, маленькая ибон?»

Маленькая птичка — Финч, зяблик.

— А что еще он говорит?

Дворецкий провел пальцем по словам в стенограмме.

— Он спрашивает, достаточно ли сильны твои крылья, — перевел Пайк, — или ему надо дать тебе более сильные.

Крылья сильнее, чем у зяблика… Я сразу посмотрел на голубя, который следил за мной насмешливым взглядом, какой бывает у птиц, сидящих в клетках. Вот они, более сильные крылья, которые предлагал мне брат Мины, которые он мне «дал». Но для чего?

И тут меня осенило.

Мне понадобилось почти все утро, чтобы уговорить Мину выпустить голубя. Я пытался убедить ее, что меланхолия птицы вызвана именно заточением. Мина же опасалась, что у голубя могут быть внутренние повреждения — результат преодоления оболочки, разделяющей мир Уолтера и наш собственный. «А что если у него сломано крыло?» — волновалась она и говорила, что никогда не простит себе, если мы освободим птицу только затем, чтобы она немедленно пала жертвой одного из соседских котов.

Я ухватился за этот ее довод и постарался обернуть его в свою пользу.

— Я отнесу его на площадь, — заявил я, сам удивляясь, насколько складно я вру, — и выпущу среди других голубей.

Несмотря на предостережение мужа, что голуби разносят заразу, Мина просунула палец в клетку и погладила перья птицы.

— Вы думаете, они его примут?

Я заверил Мину, что пернатые соплеменники примут голубя с распростертыми объятиями и ему будут гарантированы все права и привилегии, каких он заслуживает.

— Вам все шутки шутить, — возмутилась Мина.

Интересно, какие еще мои проступки она имела в виду? Я извинился и потом молча смотрел, как она прощается со своим новоявленным любимцем.

Через двадцать минут я шагал по площади Риттенхаус с малайской клеткой в одной руке и одолженным биноклем в другой. Я раздобыл его, солгав, что хочу-де издали понаблюдать за птицей после того, как выпущу ее на волю, чтобы убедиться, что другие голуби не обидят его. На самом деле я не собирался выпускать голубя в парке. У меня были совсем другие планы.

Я пересек площадь и взял курс на отель «Бельвю».

На первый взгляд не так-то просто пронести незаметно голубя в первоклассный отель, но следует учитывать царящее там в дневное время столпотворение. Никто и бровью не повел, пока я пересекал вестибюль, я удостоился одного-единственного вопроса: когда уже почти добрался до сада на крыше, мальчишка-лифтер полюбопытствовал, как зовут мою птичку.

— Понятия не имею, — признался я чистосердечно, а сам подумал: «Надеюсь, не Икар».

В саду на крыше день казался совсем иным: шумным и лазурным, с небом этакого воскресного оттенка — словно отель специально заказывал хорошую погоду для своих состоятельных постояльцев. Сильный ветер удерживал внутри большинство посетителей, так что весь сад был в моем распоряжении. Я отнес клетку в дальний угол, стараясь не думать о том, что я нахожусь на высоте двадцати этажей над улицами города. Но трудно было отвести взгляд от головокружительной картины. Краем глаза я все же заметил, как солнце отражается в излучине реки и как сотни дроздов разом взмыли со шпиля собора. В конце концов я уже не мог оторвать взгляд от раскрывавшейся панорамы.