Инамората

Поминальная служба прошла согласно квакерской традиции просто и скромно и ничуть не похоже на напоминавшие оперы католические проводы, к которым я привык. Около сотни скорбящих собрались в молельном доме, и им была предоставлена возможность сказать об усопшем все, что им бы хотелось. Или не сказать. Маклафлина очень уважали, но нельзя сказать, чтобы любили, так что церемония состояла в основном из долгого молчания, прерываемого редкими речами. Скорбящий Гудини прибыл из Нью-Йорка вместе с женой Бесс, я видел, как после церемонии они тихо беседовали с четой Конан Дойлов: то была последняя встреча титанов накануне их разлуки. Не пройдет и года, как они публично разойдутся во взглядах на сверхъестественное. Два старинных приятеля навсегда перестанут разговаривать друг с другом. (Гудини, призывавший относиться к сверхъестественным явлениям с научной строгостью, писал: «С пристальным интересом я читал статьи ведущих ученых о психических явлениях… Увы! Ученость не одарила их способностью распознавать особый вид обмана, к которому прибегают медиумы, и не уберегла от заблуждений».)

Конец 1924 года ознаменовался и другими важными событиями. В сентябре газеты объявили, что Марджори — медиум, чью репутацию не поколебал скептицизм экспертов «Сайентифик американ», родила в больнице Джефферсона здорового мальчика. Я в числе сотни других получил уведомление об этом, из которого узнал имя, которое Мина выбрала для своего сына, — Честер. Трудно сказать, как отнесся к этому выбору Кроули: после той роковой ночи 1923 года он навсегда потерял дар речи.

Спустя три месяца, почти через год после заключительного сеанса в Филадельфии, я представил свою диссертацию на факультете психологии Гарвардского университета. Я подумывал продолжать занятия парапсихологией (как стали называть эту область исследований), но в конце концов, возможно, благодаря Пайку — одноногому дворецкому Кроули, решил переключиться на изучение явления, которое называют «фантом конечности». 15 декабря факультет одобрил мою тему. Удивительно, что больше всего эта новость обрадовала моего отца. Полагаю, ему просто до смерти хотелось, чтобы перед фамилией сына красовалось указание на докторское звание.

31 декабря награда в 5000 долларов, учрежденная «Сайентифик американ» за доказанное психическое явление, была отменена, так и оставшись не присужденной. Читателей заверили, что это никоим образом не означает изменения отношения редакции к данного рода исследованиям. По условиям конкурса любое явление, имевшее место до отмены конкурса, могло быть впоследствии подвергнуто экспертизе. Редакция располагает такими заявками, сообщал журнал, и они в свое время будут рассмотрены, а о результатах испытаний читателям будут сообщать «время от времени».

Диссертация поглощала все мои силы — сначала исследования, потом усердное фиксирование результатов и многочисленные перепроверки, — так что у меня почти не оставалось времени на постороннее чтение. И все же я выкраивал часы для знакомства с появлявшимися время от времени работами Маклафлина, которые публиковались уже после его смерти.

Я внимательно изучал его последние записи, пытаясь постичь характер этого человека и найти ответ на вопрос, который мучил меня после нашей последней встречи. Если Маклафлин втайне хотел верить Мине, почему он так отчаянно пытался разоблачить ее? Я мог понять, почему умирающий человек стремится узнать о загробной жизни, но никак не мог представить в подобной роли этого отчаянного скептика, объявившегося на пороге дома Кроули. Отсюда вытекал следующий вопрос: почему Маклафлин решил послать меня в Филадельфию, когда сам смог совершить это путешествие всего неделю спустя? Сначала я думал, что он отважился на это путешествие, когда узнал, что болен раком, а кризис в наших исследованиях дал ему повод уехать из дома. Но по прошествии ряда лет, вновь и вновь вспоминая наш последний разговор у дома Кроули («А зачем бы иначе я послал своего самого способного ученика, чтобы он разоблачил ее?»), я стал задумываться, а не было ли тому иных причин. Но я так и не смог найти их, хотя порой и обнаруживал подсказки, разбросанные в его последних работах. Вот, например, одна из них, появившаяся в сентябре 1925 года в «Международной психической газете»: «Психические исследования — увлекательное занятие для молодого человека… но, когда вам за сорок, результаты приобретают слишком большое значение, что мешает объективности. Поэтому лучшими исследователями после атеистов можно считать студентов старших курсов».

Мне показалось, что в этой фразе слышатся отголоски слов Ричардсона. Я задумался, как и тем вечером на крыше отеля «Бельвю-Стратфорд»: а не оказался ли я вовлечен в более крупную игру, чем полагал. Игру стратегии и испытаний. Если так, то я, без сомнения, проиграл ее.