Индеец с тротуара

— Я заметила тебя еще раньше. Ты сидел на задней скамье. Я искала тебя.

— Ты думала, что я приду?

— Я надеялась... Нет. Я думала, что ты придешь.

Отец позвал с крыльца:

— Натали!

— Он гордится тобой? — спросил я.

Она кивнула.

— Мне нужно идти, — сказала она. — Сестра приехала специально на мой концерт. Может быть, зайдешь?

— Не могу.

Я хотел сказать, что именно не могу, а не то, что мне кто-то там мешает.

— Приходи завтра вечером, хорошо? — попросила она меня с неожиданной страстностью в голосе, настойчиво.

— Приду, — сказал я.

— Хочу тебя видеть, — все с тем же чувством в голосе сказала она.

Она повернулась, пошла и скрылась за дверью, и я пошел мимо ее дома к себе.

Отец смотрел телевизор, мать сидела рядом с ним и вышивала. Она спросила: «Что, короткое кино?» Я сказал: «Короткое», она спросила: «Тебе понравилось? О чем оно?» — «Ох, не знаю», — ответил я и поднялся к себе, потому что с ночного свежего ветра окунулся в липкий туман. А в тумане я не мог говорить, не мог вымолвить ни слова правды.

Мои родители вовсе в этом не виноваты. Если вы думаете, что эта книга — одна из тех, где всю вину валят на голову старшего поколения, а подобные книги пишут, между прочим, даже некоторые психологи, то ошибаетесь. Это вовсе не их вина. Да, они сами жили отчасти в тумане — принимали ложь за правду и не пытались докапываться до истины, — ну и что? Из этого совсем не следует также, что они — сильные. Как раз наоборот.

Я зашел к Натали на другой день вечером. Все было как и в первый раз: миссис Филд впустила меня, и я услышал, что Натали занимается. Я подождал в темном холле, музыка прекратилась, и Натали спустилась ко мне. Она предложила:

— Пойдем пройдемся.

— Дождь идет.

— Ну и пусть, — сказала она. — Мне хочется на улицу.

Она надела пальто, и мы пошли в парк.

По лицу ее видно было, что вся она еще далеко, в высших сферах, в музыке. Должно было пройти какое- то время, пока она спустится на землю.

— Что с тобой было? — спросила она, когда мы прошли уже с полквартала.

— Да так, ничего.

— Что-нибудь слышно из колледжей?

— Да, из одного.

— Из какого?

— Из Массачусетского.

— И что?

— О, они готовы принять меня.

— А стипендия?

— И стипендию дадут.

— Полную?

-Да.

— Ого! Здорово. Ну, и что ты решил?

— Ничего.

— Ждешь ответа из других колледжей?

— Нет.

— Как это?

— Да я, пожалуй, в Штат пойду.

— В Штат? Зачем?

— За дипломом.

— Но почему в Штат? Ты же хотел поработать с тем человеком из технологического.

— Это не для новичков — пришел, понимаешь, в институт и, пожалуйста, работай с лауреатом Нобелевской премии.

— Но не вечно же новички остаются новичками, верно?

— Ну да, но я решил не идти туда.

— Мне показалось, ты сказал, что ты ничего не решил.

— Да нечего тут решать.

Она сунула руки в карманы пальто, вздернула нос и застучала каблучками по тротуару. Она казалась взбешенной. Но, миновав еще квартал, произнесла:

— Оуэн!

-Да.

— Мне, право, неловко...

— Отчего?

Не знаю, как у нее хватало сил продолжать этот разговор: я говорил с нею холодно, тупо, безразличным тоном. Но она все-таки продолжала:

— Я про Джейд Бич и про то, что было...

— А, ты об этом! Да ерунда, не стоит.

Не хотел я ворошить прошлое. Слишком огромное, важное и тяжкое выпирало из тумана. И мне захотелось отвернуться, чтобы не видеть.

— Я много думала об этом, — сказала она. — Понимаешь, мне казалось, что мне все ясно тут. Я считала, что, по крайней мере, никого мне не нужно, никаких таких отношений. Полюбить там, или закрутить роман, или выйти замуж... Я еще достаточно молода, и мне еще надо очень многое сделать. Все это довольно глупо звучит, но это правда. Если бы я могла, как другие, относиться легко к сексу, все было бы в порядке, но, по-моему, я не могу. Мне ни в чем не нужна эта легкость. Видишь ли, в наших с тобой отношениях было прекрасно то, что мы были друзьями. Можно любить по-разному: любить и быть любовниками, любить и быть друзьями. И мне казалось, что мы с тобой именно друзья. Я поверила в это и думала, что все вокруг не правы, когда утверждают, что мужчина и женщина не могут быть просто друзьями. Но теперь я думаю, что они правы. Я была слишком... теоретиком, что ли.

— Не знаю, — пробормотал я. Мне больше вообще не хотелось говорить, но дернуло меня за язык, и я сказал: — А мне кажется, ты была права. Притянул я этот дурацкий секс, когда в нем и нужды-то не было.

— Нет, была, — произнесла она каким-то усталым, разбитым голосом. Потом резко: — Нельзя же чувству сказать: поди прочь и возвращайся через два года, потому что я сейчас очень занята!

Мы миновали еще один квартал. Дождь был мелкий, как туман, — мы едва ощущали его на своих лицах, но капли стекали уже с воротника мне за шиворот.