Индеец с тротуара (сборник)

— В левой руке, барышня, играй вот так, чтобы певцу было легче держать ритм… В этом до мажорном трезвучии во втором колене быстренько захвати пятым пальцем си — бемоль; так получится настоящий блюз… А перед каждым куплетом можешь проводить пальчиком по верхам… Вот так… Чувствуешь?.. Как будто кошка мяучит… Нет, погоди, лучше это сделать на гитаре.

Бережно взяв в руки единственное сокровище старика, Лоретта помогла Эдди извлечь из футляра гитару, перекинуть лямку через плечо. Когда первые мальчишки вошли в мастерскую, Лоретта и Слепой Эдди играли в четыре руки и самозабвенно распевали:

Вы знаете, голодный кот
Не тратит время попусту —
Он ищет, чем набить живот.
Нет, не для дружеской беседы
Он к вам пришел перед обедом.
По вашей улице он рыщет
Все потому, что мяса ищет!

Текст стихов был выставлен на всеобщее обозрение на пианино, а Улисс с Фрэнком не нуждались в специальном приглашении и тут же вступили:

А ну-ка, рыбки вынесите мне.
Филейной части, будьте так любезны.
И сливок не жалейте, право,
Коль ночью спать хотите без кошмаров.

Скоро к хору присоединился еще один голос — Кэлвина. Этот мечтательный молодой художник соблаговолил оставить ответственный печатный бизнес ровно настолько, чтобы пропеть последний куплет:

А то ведь я проворен,
Вдруг — шасть из темноты
И тут же с ходу — ноги!
Не стоит котю обижать,
Ведь котик — недотрога.
Богатым быть мне не дано,
Но злым — да ради бога!

— Годится! — раздался одобрительный возглас сбоку от пианино, где столпились вновь прибывшие.

— Вот эта песня уже со смыслом, — похвалил Улисс.

— Нормальная песня, я считаю, — вставил Дэвид. — Сначала — вроде о коте, а на самом деле — о человеке.

— Ведь «котами» иногда называют и мужчин, — высказался кто-то из девочек.

— Она об обоих, кретины! — заорал на ребят Джетро. — О коте и о человеке. Об обоих, понятно?

— Она о жизни. В ней нет никакой лжи, и поэтому она — настоящая, — заключил дискуссию Слепой Эдди.

Снова открылась входная дверь. Лоретта радостно обернулась, надеясь, что пришел Фесс и он сейчас услышит, как поют песню на его стихи. Но она ничего не увидела, кроме синей глыбы, загородившей дверной проем.

У него действительно красная шея, отметила про себя Лоретта, уставившись на полицейского лейтенанта Лэфферти; тот в это время повернулся к ней спиной, отдавая приказания своему напарнику, сидевшему в машине. И ножищи у него громадные. Все в нем ужасно громадное!

— Та-ак, ладно! Ну и что мы тут делаем, детишки?

— Мы просто пели, — ответила Лоретта.

— Немедленно прекратите шум, — приказал Громила. — У меня в районе и без вашего мычания хватает беспорядков.

— А что, существует закон против пения или… — с вызовом начала Шарон, но полицейский перебил ее:

— Существует закон не нарушать порядок. И я, черт возьми, заставлю его соблюдать в моем районе!

— …или вы просто не переносите, когда людям хорошо? — закончила свой вопрос Шарон.

Краска от шеи Лэфферти прилила к его лицу. Он схватил Шарон за плечо и шмякнул ее спиной о стену.

Ярость, охватившая Лоретту, вытеснила страх.

— Вы животное! — крикнула она, но в следующее мгновение дыхание у нее перехватило от ужаса — Громила двинулся на нее! Рядом с Лореттой, на скамье, Слепой Эдди поднял над головой свою драгоценную гитару, словно надеялся отразить ею удары.

Парализованные страхом, мальчишки молчали и не шевелились. Один лишь Кэлвин быстро шагнул вперед, встав между Лореттой и полицейским.

— Не смейте трогать девчонку и старика, — сказал он Громиле. — Если вам надо кого-нибудь ударить — ударьте меня.

— Хочешь стать героем, парень? — осклабился полицейский. — Та — ак, ладно. Тогда посмотрим, как быстро ты добежишь отсюда вон до той патрульной машины. — А так как Кэлвин не тронулся с места, Лэфферти ткнул его длинной, «ночной», дубинкой. — Кому говорят — марш в машину. Ну, живо!

Лоретта зажмурилась, стараясь сдержать слезы. В том, что произошло, целиком была ее вина. Но что Лоретта могла сделать теперь?

Кэлвин подчинился требованию полицейского.

— Эй, кто тут хозяин? — спросил Лэфферти.

В гробовом молчании, одними кивками и движениями глаз, они указали на маленькую комнату, и Лэфферти двинулся в указанном направлении.

Слов, доносившихся из-за стены, Лоретта не могла разобрать; она слышала лишь отрывистый, угрожающий бас полицейского и мягкий, униженный голос Вильяма. Не слыша разговора, Лоретта, однако, без труда могла представить себе его содержание, и сердце ее наполнилось одновременно злостью и стыдом. Когда слезы снова навернулись у нее на глаза, она не стала их удерживать, и они падали на фортепьянные клавиши крупными тяжелыми каплями.