Индейцы и школьники

– А? «А» – это всё, что их сиятельство может сказать? Не густо. Как через заборчики кувыркаться, так это они могут. Как летать по ступенькам – тоже. Драться с девушками – так это они первые. А разговаривать – никак. Кстати, на, смотри, – Рая подняла руку. С внутренней стороны предплечья красовался здоровенный синяк. – Думаешь, легко было такого дядечку тащить на второй этаж? Сколько в тебе росту, пропойца? Сто восемьдесят семь?

– Пять, – поправил Алёшка автоматически.

Он совершенно не знал, что сказать. Рая, тихоня Рая, которая в школе держалась независимо, в сторонке от всяких групп, не очень со всеми дружила, была, как говорится, «себе на уме», эта Рая сейчас была какой-то совершенно другой, взрослой, уверенной в себе и чрезвычайно язвительной.

– Так, молодой человек… Вижу, что тебе не терпится прервать нашу беседу, – Райка насмешливо кивнула на «шатёр» под кошмой. – Туалет слева по коридору. Ну, ты знаешь, все дома одинаковые. Там я положила полотенце, с синей полоской. И зубную щётку – тоже синюю. Зубной порошок на полочке. Извините, ваше сиятельство, бриолина для вашего бесподобного кока не держим. Простые мы.

Алёшка дошёл до такой степени смущения, что вернул себе растоптанное наглой девчонкой самообладание. Он резко сел, тут же очень искренне пожалев о своей прыти – мозг взвыл вслед за желудком и визжавшим мочевым пузырём. Алёшка понял, что ещё какое-то мгновение – и случится ещё один «несчастный случай». Этого он допустить никак не мог, поэтому, вместе с кошмой, шлёпая босыми ногами, он ринулся в ванную, там еле успел плюхнуться на унитаз и… ничего. Никак. Его верный друг разбух так, что писать было невозможно. Он метнулся к умывальнику, крутанул кран, подставился под струю, и ледяная сувалдинская вода в несколько обжигающе кошмарных секунд вернула его в менее взъярённое состояние. Не буду утомлять вас подробностями утреннего туалета «их сиятельства», но скажу лишь, что столько клятв не пить, не курить, не влипать в дурацкие ситуации, не слушать старого мудака Мирона Степановича и обязательно надавать по толстой попе насмешнице Райке – свет ещё не слыхивал. Но и, что греха таить, её круглые коленки и всё, что тут же дорисовало сволочное воображение, заставило Алёшку лишний раз обдать раскрасневшееся лицо холоднющей водой, такой, что щёки ныли.

Жёлто-бледно-зелёный, как задница утопленника, несчастный «пропойца» вернулся за своей одеждой. Райки в комнате не было. «Пожалела». Не оглядываясь, Алёшка быстро натянул рубашку, вбил худющие ноги в не менее узкие брючки, надел чистые носки (всё предусмотрела, зараза!), обулся, обнаружил выглаженную «селёдку» чёрного с голой таитянкой галстука (подарок Яктыка), пятернёй взъерошил сосульки мокрых волос в некое подобие обычно безукоризненного кока.

– Ты идёшь? – с кухни послышался Райкин удивительно домашний голос.

«Как мужа зовёт», – простая и оглушительная мысль была тут же растоптана, как опасный окурок, – чтобы в засуху пожара не случилось. Алёшка, зыркая на чужую обстановку, прошёл на кухоньку и замер на пороге, запнувшись каблуком о стёсанный порожек. Его ждал завтрак. Райка, чинно сложив ладони на коленях, сидела прямо и, не мигая, по-восточному невозмутимо, изучала его смущение.

– Угощайся. Вкусно. Мама готовила для папы. И я, – Райка-язва на секунду запнулась, машинально заправила волосы за уши, отчего её худенькая шейка показалась особенно беззащитной и такой… очень девичьей (укусить бы). – Папа уехал в трест, а мама у бабушки. Вот… А ты здесь, у меня… Ты сказал… Есть компот, есть беляши, есть плов. Будешь?

– Спасибо, не хочу. Я только чаю. Без сахара, пожалуйста, – Алёшка не знал, куда девать глаза, а Рая хлопотала вокруг, наливая чай из необычно огромного, пузатого чайника.

Что-то происходило, но он ещё не понимал. Он смотрел внутрь чашки и смотрел, как горячая вода медленно перемешивала всплывавшие и тут же уходившие ко дну три случайные чаинки.

– Вкусный чай.

– Спасибо. Папа из Казани привёз. Он любит хороший чай. Ему всегда бабушка достаёт.