Индейцы озера Титикака

Западная часть острова разделена между тремя другими бывшими асьендами, меньшими и не столь примечательными.

На юге находится асьенда Койямпайя, на северо-западе две асьенды, Пако и Супикачи. Каждая из них состоит из нескольких домиков аймарских крестьян, помещичьего дома или, точнее говоря, комплекса домиков и церквушки. Хотя священника во всей округе не сыщешь, церкви содержатся в хорошем состоянии. Асьенды можно различить уже издалека по темно-зеленым развесистым кронам старых эвкалиптов, посаженных бывшими владельцами. Надо сказать, что на острове кроме эвкалиптов нет деревьев и кустарников. Пейзаж оживляют лишь жесткая, колючая трава, несколько сортов кактусов (от маленького до трехметровых) и низенькая редкая травка в сырых местах.

Теперь, после аграрной реформы земля асьенд разделена на две части. Половина принадлежит индейцам, которые ее обрабатывают, а половина осталась за владельцами. Земли же поместья Сурики, как и трех других исчезнувших маленьких асьенд, ввиду незаинтересованности в них владельцев, были поделены между индейцами целиком.

На остров я отправился на несколько месяцев. С собой у меня было множество необходимых вещей, таких, как хорошая лампа, примус, спальный мешок, надувной матрац, запас сахара, консервов. Оказалось, что я поступил правильно, поскольку постель на острове — необыкновенная ценность, а свечка — просто роскошь. Здесь пользуются маленькими керосиновыми лампочками, которые отвратительно чадят. Моя лампа сразу же стала местной достопримечательностью, индейцы приходили специально на нее посмотреть. Я был рад, что она у меня есть, поскольку уже в половине седьмого темнеет, а идти спать вместе с курами мне все-таки не хотелось. Лампа впоследствии породила милый обычай: около нее собирался кружок друзей-индейцев, которые приходили вечером побеседовать; я проверял с ними правильность того, что записал за день, поправлял аймарские названия, учился аймарскому языку и узнавал много любопытного. Приходили и старики, обладавшие превосходной памятью, и молодые, немножко знавшие испанский. Вечера проходили содержательно и живо.

Но все это было впереди, а пока я в сопровождении молодого переводчика из Ла-Паса приближался на моторной лодке к острову. Плавание было достаточно бурным, так как дул сильный ветер, поднимавший высокие волны. Тогда я еще не успел понять, почему владелец лодки из Уатахаты удивился, когда я выразил желание отправиться на остров после полудня. Оказалось, на озере дуют регулярные ветры и к ним приспосабливаются: утром плывут на остров, после полудня — обратно.

Волны били о борт и окатывали нас с головы до ног. Мы порядочно замерзли, пока достигли залива около асьенды. Уже у берега мы вдруг увидели — между домиками играет оркестр. И даже танцуют. А там, где мы должны пристать, играет другой оркестр и также танцуют. На острове уже третий день шла фиеста, народный праздник, и люди веселились с маленькими перерывами три дня и три ночи. Разумеется, меня тотчас же пригласили танцевать, и таким образом через минуту после того, как мы пристали, я двигался в кругу индейцев, причем с каждым из хоровода должен был хлебнуть из бутылки разбавленного спирта. Это требовалось сделать непременно во время танца. Задача не из легких. Последствия праздника я чувствовал в течение двух-трех дней, когда ко мне начали приходить люди в ссадинах и ушибах и меня стали водить по хижинам, где лежали женщины с подобными же недугами: подвыпив, они падали с насыпей и стенок и поранились об острые камни дорожек.

Но сейчас мы танцуем под аккомпанемент трех рожков, трех больших труб и барабана, который производит страшный шум. Пляшем в кругу, держась за руки, и попиваем себе из бутылки.

Однако вечерело, и надо было думать о том, как разместиться на ночь. Между тем из правления сельской общины никто не появился, а асьенда, где я должен был жить, оставалась запертой, подобно заколдованному замку. Тогда мы направили посыльных, чтобы они нашли кого-нибудь, прежде всего «главного секретаря», то есть местного старосту, однако усилия оказались напрасными. Посыльные вернулись с вестью, что вышеупомянутый староста находится в абсолютно неупотребимом состоянии. Наконец весьма неуверенным шагом приковылял старик с блестевшими от алкоголя глазками, у него были ключи от асьенды, и он открыл нам одну комнату в боковом крыле. В ней был старый, достаточно большой стол, разбитая скамья, шесть стульев, все из некрашеного, грубо обструганного дерева. Затем две кучки картошки и в углу барабан. Пыли и грязи — ужас сколько. Большинство стекол в окнах разбито.