Нам расслабляться нельзя, постоянно отслеживаем опасность. Зато к концу вечера уже различаю почти каждого из приглашенных и обслуживающих по ауре, соотношу с голосом. Ребята поставили метки на мужчинах — здесь их едва ли больше, чем днем в толпе. Почти у каждой леди есть муж — мужа иметь престижно, невзирая на то, что несколько раз в году мужчины должны отрабатывать, оплодотворять женщин по какому-то очень сложному списку с кучей разрешений. В Йоване тоже плохо с рождаемостью.
Запоминаю претенденток, чтобы повторно не рассматривать, впрочем, император и сам уже понял — здесь нам делать нечего.
Далеко за полночь, под свет Раума провожаем Иллариандра в особняк.
— А последняя ничего, хорошенькая, — шепчет с надеждой. — Совсем не подходит?
— Нет, мой повелитель, — отвечаю с сожалением.
— Ну что за женщины у них тут, — ворчит. У нас разве лучше? Молчу. Ты бы на свою Шарассу взглянул моими глазами.
Доводим до покоев, у двери стоят другие Стражи. Нас отпускают отдыхать, только Ивен остается. А мне завтра целый день работать.
Иду в выделенную комнату, наши предшественники в свое время неплохо поработали, все обустроено именно так, как нужно. При том, что за тайны Стражей мы спокойны: никто в мире их не знает. Даже император.
Не успеваю слегка расслабиться, как раздается легкий стук в дверь. Приходится подняться, отворить. Женскую ауру ни с чем не спутать.
— Эр Дарсаль? — произносит гортанно, сторонюсь слегка, чтобы зашла. Странно, ни обычного отвращения, ни страха, что часто испытывают женщины при виде нас. Особенно непривычные женщины Йована. Закрываю за ней, жду.
— Я Хельта, — представляется, припоминаю, видел на приеме. Какая-то дальняя ветвь младших правительственных семей. Ничего особенного. — Подумала, возможно, вам захочется скоротать вечер?
Учитывая, что знает мое имя и комнату, видимо, за нее «подумали». Проводит пальцами по руке, поднимается к плечу. Синее любопытство, легкое красноватое возбуждение. А, Раум с ним, почему бы не расслабиться!
— Захочется, — соглашаюсь, придерживаю омаа. Кажется, смотрит в глаза. Поднимаю руку, провести по лицу, прочитать изгибы, составить портрет. Иначе ведь никак не увижу ее черт.
Прикосновение обжигает — не сильно, так, чтобы омаа дотронулся, обтек, лучше помог в восприятии. Но девушка вздрагивает, вскрикивает, взрыв черного страха. Демон, похоже, ее чем-то опоили. Или сама для храбрости.
Убираю руку, отворачиваюсь.
— Уходи, — говорю глухо, усмиряя взъярившийся омаа.
— Эр Дарсаль…
— Уходи!
Ноэлия
Три дня просидела дома, с тоской глядя то в окно, то на экран. Императора не показывают, только совсем издалека: вроде какие-то запреты у них, из соображений безопасности, да и вообще заснять нельзя, когда он в окружении Стражей. Кадры засвечиваются, лишь пятна неясные.
Девочки, поначалу воодушевленные, приходят домой сердитые и обиженные: слишком мало мужчин приехало, слишком много желающих.
На четвертый день разразился скандал, подняв с кровати ни свет, ни заря.
— Я вам что говорила! — громыхает снизу мадам Джанс. — Нельзя никому ничего обещать, у них печати специальные, как только договор скреплен — не нарушить! До хворей и страшных несчастий доходит!
— Я не скрепляла, — плачет кто-то из девочек, Сирма кажется. — Он прикоснулся и обжег!
Выглядываю в коридор, натыкаюсь на Алму.
— Что там? — спрашиваю.
— Да тут по району вчера кто-то из Слепых крутился, Сирма где-то услышала, мол, они императрицу помогают выбрать, вот и решила ему понравиться… да мадам Джанс вовремя пресекла.
— Слепые выберут, ага, — хихикаю. — А ты как?
— Идем на пляж, — предлагает тоскливо. Раздумываю несколько мгновений, соглашаюсь:
— Пошли.
Сколько ж можно дома сидеть? А Алме, похоже, поговорить хочется.
Собираемся наскоро, сейчас каникулы по случаю императорского приезда, потом снова учебой загрузят.
Внизу уже полное примирение, Сирма рыдает на обширной груди мадам Джанс, та ее поглаживает и успокаивает, бросает на нас быстрый взгляд.
— Мы на озеро! — сообщает Алма.
— Там вы мужчин вряд ли найдете, — предупреждает мадам Джанс.
— И к лучшему, — улыбаюсь.
— Да их вообще нигде не найдешь, — сердито отвечает Алма. — Только знатным и достанется, а мы кому нужны.
— Отдохните, мои котятки, — соглашается мадам Джанс, возвращаясь к вразумлениям Сирмы.
— Тебе что, совсем не интересно, не хочется счастья попытать? — вздыхает Алма, когда выходим за дверь.
— Хочется, — пожимаю плечами. — Но я Тересии обещала. Да и… они ведь потом уедут. А вдруг понравится кто? Вспоминай, переживай…
— А я бы поехала с ним, — мечтательно произносит Алма.
— С кем? — недоумеваю.
— Ну… с кем-нибудь. Сама рассуди, что тут делать, что тут светит? А они ведь свита императора, у них наверняка там и богатство, и положение… Не понимаю, что такого-то? Специально так говорят, чтобы мы детей отсюда не увозили, там не рожали, а о нас никто не думает!
— Наверное, — ее слова зарождают сомнения, вспыхивает почти утихшее желание хоть краешком глаза взглянуть, а вдруг кто-нибудь и в меня влюбится?