Индиго

— Так вот тот самый кузнец шёл девку свою встречать: припозднилась, мол. А как увидал нас с ней у кладбища, взбеленился и пошёл на меня с ножом.

— Ужас кромешный!

— И зарезал бы меня деревенщина, как пить дать, не захвати я с собой пистолета…

— Отец знает? — спросила, посерьёзнев, Светлана Андроновна.

— Нет, я сразу к вам, мама.

— Правильно. Демьян Евсеевич с горячей руки наломает дров — щепок не соберёшь… Что-то делать надо! Погост за кузнеца горой встанет…

— Так вы же, маменька, с исправником на короткой ноге. Пусть пошлёт урядников, они его под стражу и возьмут. Завтра.

— Завтра? — схватилась за сердце Светлана Андроновна: выходило, что сегодня нужно опять трястись по жаре в тарантасе.

— Непременно завтра! Вдруг вздумается кузнецу исполнить свою угрозу.

— Он ещё и угрожал? — ужаснулась барыня. — Мне точно нужны капли! — Она снова затрясла колокольчиком.

— Конечно, угрожал! А завтра его схватят, всыплют розги и посадят за решётку.

— Да-да. Благо, что император-батюшка послушал Сенат, и мы сможем кузнеца-ирода сослать в Сибирь!

— Без суда сможем, мама, — поддакнул довольный Иван Демьяныч.

К беседке снова подбежал холоп.

— Что так долго, окаянный! Неси скорее мои капли! — скомандовала Светлана Андроновна и, изнеможенная, откинулась на вышивной подушечке с яркими тетерками, вяло опахивая себя веером.

Сегодня ей предстоял визит к исправнику. 

26

Весь смысл жизни, такой огромной — сузился, представ в одном рваном тетрадном листке с небольшим перечнем фамилий и адресов. Ничто отныне не могло стать преградой для достижения цели, смысла Валентиновой жизни, даже смерть. Даже смерть, если придётся, станет его союзником. С детства Валентин жил под чьей-то указкой, которая больно била ослушника. И эта чья-то указка не ломалась, как школьная деревянная. Каждой клеткой тела, каждой фиброй души он наполнялся свободой, как иссушенная палящим солнцем земля наполняется водой после долгожданного ливня. Наконец-то он может идти своим путём, а не проторенной дорожкой человеков, молящихся Богу о делах повседневных, а не о вечных душах своих. Он не умеет молиться, но Господь Бог внял его постоянным мыслям, ясно явив фамилии безбожников.

Было ли это знамением Божьим или галлюцинацией?

А кто хоть раз видел что-то, кроме тьмы, в обмороке?

Валентин воспринял обморок, как тайное свиданье с Богом, пусть Он и не явился пред ним в своём величии. Кто он такой, чтобы видеть Его? Валентин не был уверен даже в том, что видел крестьянку. Когда пришёл в себя, он только чувствовал её бесплотное присутствие… и видел фамилии, отпечатавшиеся ярко-чёрными письменами на сетчатке глаз.

Чёрным по белому вражьи фамилии выстроились в ряд на разлинованной в бледную клетку бумаге, смирно ожидая своей очереди. Валентин улыбался, и улыбка была доброй.

До жути.

Он решил идти строго по списку, не отклоняясь — ведь именно в этой последовательности фамилии явились ему (знаменательно, что главный виновник значился в списке последним, напоследок). Знать, так тому и быть! Дело за малым.

27

Из дневника:

Нужно жить так, чтобы можно было даже в пустыне оставить свой след. 

28

Вот уже два года будет, как нежит свои кости в сырой земле дедушка Полтора-Ивана, — царствие ему Небесное! — кузнец, у которого Кузьма в подмастерьях ходил. Кузнецом дедушка Полтора-Ивана был знатным, но и по выпивке специалистом числился заправским. Погубила его сила нечистая — водка: захлебнулся кузнец в пьяном угаре собственной блевотиной, так и помер.

Кузьма же пить не любил: буйным становился, потому, став единственным кузнецом, решил спровадить всех забулдыг-выпивох от кузницы подальше. Мужики взбунтовались, но Кузьма по силе своей Полтора-Ивану не уступал и, побив один раз одного настырного, объявил:

— Будете донимать — не будет у вас кузнеца! Уйду в пахари.

Мужики почесали в затылке… и выкрутились:

— А драться мы всё равно здесь будем!

А какая ж драка без выпивки? Махнул на них Кузьма, да не совсем: следил, кабы не вдрызг напивались и драки до худого не доводили. За это мужики Кузьму очень уважали.

И сегодня несколько мужиков собралось от тоски перевара хлебнуть, и заспорили, чья земля в России: барская или всё ж крестьянская. Испокон веков выходило, что землёй владеет тот, кто её, матушку, обрабатывает. Земля Господа Бога! — а на деле выходило, что господ мирских, возомнивших себя божками, и закон за них, запрещающий крестьянам свои наделы иметь. До драки спор доходить стал: за кем правда?

Но дойти не успел.

Прибёг к кузнице мальчишка-пострел и объявил мужикам, что явились в деревню гости незваные, урядники уездные при оружии и верхом.

— По твою, говорят, душу, Кузьма, — сказал мальчишка кузнецу.

Заволновались мужики, о споре забыли, враз трезветь начали. А Кузьма побледнел, догадался, чьи козни, и про Валюшу, что в усадьбе трудилась сейчас, подумал тут же.

Как подумал, так и поспешил в деревню. И мужики говорливой гурьбой следом.