Индиговый ученик

Сунув ему мягкий комок ткани, пропитанный чем-то прогорклым, иман ушел, оставив его гадать, не лучше ли было возвратиться на улицы города сейчас, с целыми руками и ногами, а главное - головой. В последнее время такие мысли навещали его особенно часто.

Несмотря на заверения имана, слух у Арлинга не улучшился. Сколько вдохов успевал делать Фин, пока меняли светильники, так и осталось для него загадкой. Иногда ему казалось, что он стал участником гигантского фарса. Нелепые бусы из стекла и глины, непонятные задания имана, странные названия домов... Несмотря на то что ему очень хотелось найти разгадку, ответ был прост. Все это не имело смысла. Зрение не появлялось.

Дни потекли медленно, плавясь, словно куски сахара на солнце. Иман по-прежнему часто отлучался, оставляя его на попечение Беркута, который вместе с другими учениками готовился к какому-то экзамену и стал совсем другим человеком - замкнутым и раздражительным. Их общение свелось к совместным приемам пищи, да редким разговорам ни о чем по вечерам. Регарди продолжал ходить с ним на занятия, хотя не знал зачем. Гулять одному по школе ему не позволяли, ссылаясь на невидимые опасности, в существование которых он не верил.

В последнее время Арлинг вообще ничему не верил. Ложь и обман мерещились повсюду. К примеру, Школа Белого Петуха совсем не была похожа на школу. Здесь не ставили оценок, не ругали за прогулы, не заставляли ходить на уроки. Ученики все делали сами, без понуканий, а если допускали ошибку, старались быстрее ее исправить или добровольно несли наказание, которое тоже было странным. Чаще всего провинившихся заставляли бегать по крепостным стенам.

В Согдарии все было иначе. В школах его родины царила солдатская дисциплина, а указка в руках учителя была орудием не преподавания, а наказания. Она очень больно била по пальцам. И хотя лично Арлинг указкой получал редко - преподаватели опасались Канцлера - подзатыльники и тычки учителя фехтования Бекомба он помнил хорошо.

В Школе Белого Петуха Регарди ни разу не слышал, чтобы иман и остальные учителя кого-то били. Они были похожи на большую семью с добрым папой во главе. Только он ей не верил. Эта семья жила по своим правилам, скрывая истинные личины под масками доброты и человечности. На самом деле, у ее членов были острые зубы и наточенные когти, и с людьми они имели столько же общего, сколько главный палач империи Педер Понтус с ангелом. Арлинг не знал, что за тайны скрывало заведение имана, но был уверен в одном - слепому драгану в ней места не было.

Однажды Регарди сидел в саду, слушал, как тренировался Беркут, и думал о том, что ему нужно уехать. Рядом лежали надоевшие бусы, невыносимо пекло солнце, болело незажившее ухо. Дерево хурмы, под которым он устроился, давало тень, но без ветра она не играла никакой роли. Мысли лениво утекали из головы, превращаясь в зыбкие миражи, тут же исчезавшие в раскаленном мареве полдня.

В мире было много мест, которые стоило посетить, но он был уверен, что ни одно из них не сможет стать его домом. А теперь Арлинг даже не знал, был ли он когда-нибудь "своим" на родине, в Согдарии.

"Мне нужно уехать!" - повторил он про себя, но от мысли о том, чтобы вновь пересечь пустыню и выбраться из этого знойного мира, хотелось зарыться головой в песок и больше не двигаться. С одной стороны, ему было неплохо. Он был сыт, одет, имел крышу над головой и даже кое-какие надежды на лучшее будущее. Но, с другой стороны, назвать жизнью то существование, которое он сейчас вел, было трудно. Мир ускользал от него, словно песок из неплотно сжатого кулака.

Может, он где-то ошибся и не там свернул? Похоже, в Балидете рождались только вопросы. Ответы придется искать в других землях.

Рядом шлепнусь перезревшая хурма, обрызгав его вязкой мякотью. Дерево считалось священным, поэтому урожай с него не снимали. Ветки с перезрелыми плодами опустились почти до самой земли, дразня сладко-пряными ароматами. Нащупав упавший фрукт, Арлинг принялся очищать его от сора, намереваясь съесть. Вокруг никого не было, а религиозные суеверия ему были чужды. Поток мыслей уменьшился до тонкой струйки, а потом и вовсе прекратился, высушенный палящим зноем. И как Беркут мог заниматься акробатикой или, чем он там занимался, в такую жару?

- Навлечь гнев богов просто, а вот добиться их милости порой невозможно даже праведникам, - раздавшийся голос был приятным, с низкими, грудными нотками. Он мог принадлежать молодой девушке или зрелой женщине. Такой голос был у Магды, и на какое-то мгновение ему показалось, что это она упрекала его в поедании плодов со священного дерева. Но это, конечно, была не Магда. В Школе Белого Петуха все было обманом.