В Мадрасе я узнал, что нынешний Шанкарачарья почти всегда ходит пешком, от деревни к деревне, лишь изредка, по причине своего невероятно преклонного уже возраста, пользуясь паланкином. Но там же узнал я и нечто, меня поразившее. Оказывается, Шанкарачарья один, но в трех лицах. Причем, не только на иконах (в полутемном храме подвели меня к изображениям Шивы, его окружения, его символов и, показывая на худенького старичка на иконе, почтительно сказали – вот с ним Вы послезавтра встретитесь в Канчипураме.„), не на иконе, а реально, физически, во плоти. Есть три человека и все вместе они Шанкарачарья – старый, средний и молодой. Главный, разумеется, старший, молодой пока вовсе не в счет, он еще юн, недавно только отнят у родителей, избранный старшим по традиционным приметам; сейчас он не функционирует как Шанкарачарья, а только изучает приличествующую сану науки. Но со временем, сказали мне, удивляясь моей непонятливости, произойдет своего рода ротация: когда умрет старший, средний займет его место и станет духовным владыкой, а младший станет средним и приступит к активной деятельности в миру. И снова посланцы Шанкарачарьи найдут где-то ребенка, которого сделают младшим в этой странной иерархии живых богов.
Я расскажу сейчас о своей встрече с этой Троицей, не вспоминая из дня сегодняшнего день минувший, а словами, вылившимися в тот самый вечер, словами своего дневника, ничего не изменяя и ничего не добавляя Сейчас я смотрю на тот день куда более серьезно, но дневник зато полон деталей. Того меня, что записывал по свежим следам свои впечатления, давно уже нот на свете – так имею я право изменять что-то в написанном уже несуществующим я?
Здесь есть и второстепенные персонажи, я не рассказываю о них, они важны для атмосферы, не более того; имена я не изменял, чтобы полностью избежать соблазна беллетризации.
Итак, мы с вами снова а 1985 году (за месяц до начала перестройки, подумалось вдруг) – и слово автору дневника:
«16.03.85. Время, назначенное нам, приближается. Приезжаем в Канчипурам. Величественное зрелище возвышающихся гопурамов. Оставляем туфли в машине. К нам подскакивает некто, нас поджидавший – оказывается сейчас Шанкарачарья на пудже, надо обождать полчаса.
Идем в комплекс храма. Величественно, как и издали, но есть элемент запустения, несегодняшности какой-то.
Внутри храма забавный эпизод – полуголый жрец с блюдом, на котором пляшет невысокое пламя, подходит к каждому из нас и доброжелательно справляется – как Ваше имя?
Потом перед изображением толстопузого Ганеши совершает действо, вплетая имена моих спутников в санскритские мантры. Подходит ко мне, надевает на секунду мне на голову что-то похожее на грелку для чайника и тоже спрашивает – как Ваше имя?
Я несколько растерялся и говорю – имя у меня слишком длинное. Он кивнул радостно, повернулся к слонику в нише и – о, Боже, – слышу как в санскритских мантрах звучит вместо моего имени «имяуменяслишкомдлинное»!
Во дворе манговое дерево. Жрецы уверяют, что ему чуть ли не тысяча лет, но видимо лет 400 есть. Якобы оно дает манго 4-х разных сортов. Видимо, мичуринское.
В принципе, почему бы и нет.
Медленно возвращаемся к резиденции Шанкарачарьи.
Там уже суета страшенная – живой Бог, оказывается, уже вышел, суетятся те немногие (очень немногие), кого допустили. Их расшвыривают рыжие полуголые брахманы, нечто вроде охраны. Меня, впрочем, они, наоборот, вытаскивают в первый ряд.
Совсем рядом, у стены, на коврике сидит маленький, как обезьянка, очень старенький человек, сквозь оранжевое одеяние проглядывает почти отсутствующее тело. В руках какой-то ненастоящий жезл, вроде детского лука. Голова прикрыта куском одеяния Глаза почти не видят. Седая щетинка. Ощущение игрушки в руках здоровых, блестящих голыми грудями брахманов.
Люди падают ниц во весь рост – впервые вижу такое. Перед старичком, занимающим щемяще мало места в углу, в тени, ставят фрукты – подношение верующих. Он слабо поворачивается на коврике, чтобы все могли его видеть, поворачивается как бы подчиняясь чьей-то команде.
Рядом на корточках садится один из брахманов и начинает кричать в большое ухо на маленькой голове – большие уши это символ мудрости. Он слушает, полуотвернувшись. Брахман громко говорит и я слышу – свое имя, на этот раз почти правильно – профессор Рыбаков. Старичок никак не реагирует, только поводит рукой и меня не покидает жалость – оставьте его, вы же видите, что он ничего уже не понимает.
Но старичок, почти поднимая тонкими пальцами веки, взглядывает на меня – и волна доброты касается меня. Я ощущаю ее тепло и силу. Рука делает благословляющий жест, толпа замирает от благоговения, а рука слабо указывает на фрукты и на меня – и тут же добры молодцы из охраны, разбрасывая стоящих, бросаются ко мне с фруктами. Восторг толпы достигает апогея – мне дарован не только даршан, даже не только благословение, но и прасад. Это высшая честь, какой только можно ожидать.