Индия. Тысячелетия и современность

Забрела я как-то в Пуне в индуистский храм Панчалешвар, т. е. «Храм владыки Панчала». Или Панчали? Так звали Драупади, героиню «Махабхараты», общую жену всех пяти братьев Пандавов. Народ упорно называет его храмом Пандавов. Почему? Ответить никто не мог. Здесь не анализируют традиций и воспоминаний. Просто хранят их.

Он весь ниже уровня земли, в небольшом котловане, высеченном в скальном массиве. Уже когда подходишь к ступеням, ведущим вниз, видишь, что перед тобой что-то массивное, грубо тесанное, тяжелое. На постаменте перед входом в храм лежит каменный бык Нанди, неизменный спутник Шивы. Над ним толстый круглый навес, подпираемый толстыми же квадратными колоннами. Все вытесано из одного куска скалы. Сам храм — ансамбль таких же тяжелых низких квадратных колонн, которые поддерживают плоскую крышу. Он глубок, темен и прохладен.

В центральной его части вырублены в скале три гарбагрихи — помещения для богов. Там и находятся Шива, его жена Парвати и их слоноголовый сын Ганеша.

Мрак казался в этих пещерных комнатах особенно густым. Только в глубине той гарбагрихи, где находилось изображение самого Шивы — шивалингам, дрожало крохотное пламя светильничка. Оно слабо освещало полуобнаженную фигуру жреца, сидевшего склонив голову у подножия божества и бормотавшего мантры (молитвы).

На высоком пороге комнаты было высечено изображение человеческого лица, выкрашенное в ярко-красный цвет, — единственное красочное пятно в царстве серого камня.

Я спросила у жреца, кто это. Он перестал молиться, вышел из святилища и объяснил, что это отец богини Парвати. Потом ушел куда-то, а я стала разглядывать странное каменное лицо: глаза выкачены шарами, нос широкий и приплюснутый, губы бесформенные и толстые. Отец Парвати — значит сама идея гор, так как Парвати дочь не бога, не владыки гор, а просто воплощения гор. Нигде я его раньше не встречала в безбрежном море индийской культуры, и вдруг он предстал передо мной тут, когда я уже занесла ногу, чтобы перешагнуть высокий каменный порог. Я так и не перешагнула его. Я села на пол перед ним и стала думать о том, почему только в Махараштре я впервые с ним встретилась и почему он изваян на пороге.

Тут неразборчивый ход моих мыслей прервало неожиданно и неизвестно откуда возникшее пение. Голос был мужской, сильный, красиво модулированный. Он возник сразу, словно пламя вспыхнуло, и заполнил собой каждый темный угол храма.

До этого мне казалось, что я в храме совсем одна, но вот, однако же, кто-то еще есть, и к тому же поет, и поет красиво. Я встала, пошла в обход святилища и увидела певца. Он сидел один, за колонной у стены, закрыв глаза и забыв обо всем на свете. Он молился.

Люди приносят здесь богам в жертву цветы, деньги, кокосовые орехи, сладости, плоды, молоко. Этот человек принес свой голос, горячий, живой, полный любви и тоски, голос, в который он вложил всю потребность любить своего бога и знать, что бог его тоже любит.

Это был исконно индийский способ славить божество и служить ему. Молитве-песне, молитве-гимну всегда придавалось огромное значение. И пышнее всего расцвели песни-молитвы в эпоху, известную историкам под названием «бхакти». Поэты-бхакты создали неисчислимое множество песнопений. Об их умении любить бога страстно, исступленно, до полного самозабвения я знала, читала, слышала, но всегда связывала это с далекими средними веками.

И вот вдруг подобие такого бхакта, какое-то современное его воплощение, очутилось передо мной. Его голос наполнял теплотой живой души все холодное сумрачное пространство храма, каждую щербину грубо тесанного камня.

Я опустилась на пол за другой колонной и слушала, слушала.

В храм изредка заходили люди, дергали за язык колокол, висящий перед святилищем, призывая внимание бога к своей краткой молитве, склоняли на миг голову, соединяя ладони у груди, бросали внутрь святилища монеты и лепестки цветов, обходили его справа налево и уходили. Никто не обращал на певца никакого внимания — в этой стране каждый волен молиться, как ему хочется.

Его молитва, насколько мне удалось уловить, посвящена была не Шиве, а совсем другому богу — Виттблю, но это не имело никакого значения. Храм — место, где верующий ощущает присутствие всех своих богов одновременно. И почти всегда в храме, посвященном одному из них, изображения многих других.

Он внезапно кончил восславлять Виттоля, умолк, посидел несколько мгновений с закрытыми глазами, потом открыл их, посмотрел вокруг, точно проснулся, точно вернулся откуда-то, встал и ушел.

И сразу сделался ощутимее холод тяжелого камня, сразу стала заметной вся условность культового сооружения, вся условность древней религии, которая еще продолжает играть такую большую роль в жизни каждого индуса.

Столь много столетий творческий гений народа находил свое выражение в создании культовых памятников — будь то произведения архитектуры или скульптуры, литературы или музыки, — что этот процесс вдруг не остановишь.