Гоенка уже пел свои чанты, и это значило, что до конца медитации оставалось всего пять минут. В этот момент мне удалось очистить весь спинной мозг. В пространстве передо мной висел сияющий, наполненный фосфоресцирующим светом плотный кабель.
К вечеру мучивших меня болей в шее не было. Я поворачивался и так и этак, опускал и поднимал голову — все было спокойно.
Сон
Я лежал в темноте с открытыми глазами и думал о прошедших девяти днях. Как я поначалу мечтал о том моменте, когда все это кончится! Но сейчас, когда до конца курсов оставалось меньше суток, когда через десять часов завершится Благородная Тишина, мне хотелось хоть ненадолго продлить Випассану. Непонятно было, как все это произойдет — как мы посмотрим друг другу в глаза, как заговорим. Еще непонятнее было, зачем вообще это надо. Я настолько привык молчать, что даже редкие разговоры с помощником Учителя и работниками Випассаны давались с трудом.
…А потом пройдет еще день, я выйду за ворота лагеря и первым делом отправлюсь в интернет-кафе, найду в своем почтовом ящике десяток писем — и что? Как я смогу рассказать о том, что это было, через что прошел? Да и опять — зачем? Ведь никакой текст не способен передать чувство полного покоя — то чувство, которое возникает при несуетливом сосредоточенном уме.
Так я думал, лежа в темноте своей крошечной комнаты, и понимал, что ничего не смогу рассказать. Ни-че-го! И все-таки именно в ту предпоследнюю ночь я решил попытаться описать Випассану. За размышлениями о том, что это должно быть — очерк, документальная повесть или что-нибудь в жанре фантастической реальности, — я и заснул.
Ночью мне снился сон — тот же сон, что и в самом начале курсов. Я уходил в горы с проводником. Снежные вершины, вначале едва различимые, делались все ближе. Незаметно мы поднялись к линии снегов. Идти становилось все труднее. Наконец мы взобрались на вершину. Здесь, на небольшом плато, размещается крошечный тибетский поселок. Красная одежда монахов на снегу смотрится невероятно красиво. Момос, которыми нас кормят жители, и вкусны, и сытны. Меня клонит в сон, хотя я понимаю, что не выяснил чего-то важного. И в этот момент я вижу склонившегося надо мной проводника. Он трясет меня за плечо и говорит, что пора идти. Куда идти? Зачем? Мне не хочется уходить из поселка, мне не хочется выходить из дремы.
В этом месте в первый раз я проснулся, и сон остался без продолжения. Но сейчас сон не прервался. Мы шли по заснеженному ущелью, и я все время вглядывался в скалы справа: по плану здесь вот-вот должна была начаться тропа — по ней мы сможем спуститься в долину. Вместо этого мой провожатый поворачивает влево и начинает карабкаться вверх. Я поднимаю голову и вижу там, над собой, горные пики, еще более высокие, чем те, на которые мы совсем недавно взобрались. Как же так, не могу я понять, ведь мы уже были на вершине?! И проводник, словно услышав мои мысли, показывает вверх и трижды повторяет: «Анича!» — бренно, все бренно!
Кровавое путешествие
На десятый день, в темноте предрассветного медитационного зала, со мной случилось последнее и, возможно, самое замечательное происшествие.
Утренняя полуторачасовая медитация не раз преподносила сюрпризы. Были дни, когда я так и не мог совладать со своим сознанием — то оно слишком хотело спать или есть, а то просто в такую рань не желало работать. Но были и другие дни, когда внутренний свет в теле вспыхивал, словно по щелчку выключателя, когда ум был изначально сосредоточен, когда все давалось легко.
Впрочем, удачи и неудачи утренней медитации мало что значили: день после этого мог сложиться и так и этак. Поэтому я научился не обращать внимания на то, что происходит с утра. Но на сей раз случилось нечто такое, что не могло меня оставить безразличным.
Все последние дни я сидел по-японски на крошечной скамейке, а тут решил изменить позу — за день до этого я споткнулся и потянул в подъеме правую ногу. Я подложил под себя сразу четыре подушки и устроился на них, как на низкой табуретке. Уж не знаю почему, сидеть таким образом на курсах не принято, это считается дурным тоном. Хуже лишь медитировать на обычном стуле со спинкой. Но шел последний день Випассаны, и мне было все равно, кто что обо мне подумает.
В позе, которую я избрал для медитации, были свои достоинства и недостатки. Спину, например, удержать прямой было куда труднее. Зато «слепые пятна» устранялись и быстрее, и проще.