Индия. Записки белого человека (отрывки)

Я бросил рюкзак в домике, снятом за четыре доллара в сутки, и отправился бродить по берегу. Мартовское солнце жгло нещадно, и крыши продуваемых всеми ветрами прибрежных кафе призывно хлопали парусиной. Я сел за столик в случайном месте с названием «Утапам», заказал ласси с папайей и раскрыл местную газету: в Кашмире гремели взрывы, в Боливуде набирал обороты финансовый скандал; еще шли какие-то предвыборные баталии, в которых я понимал не больше, чем в местных видах спорта. Единственной живой страницей была история о бизнесмене, выбросившем секретаршу из окна, но газетчики мусолили ее уже три номера подряд. В общем, читать в газете было нечего. Я допил ласси и отправился к маячившей неподалеку рыбацкой деревне. Метров через сто дорога начала спускаться, потом поскакала по широким каменным ступеням и уже совсем внизу превратилась из асфальтированной в песчаную.

На берегу в беспорядке лежали длинные лодки — такие охотно рисуют в исторических и приключенческих романах. Вокруг них суетились рыбаки: собирали сохнущие на песке сети, складывали кольцами якорные канаты, ремонтировали потрескавшиеся борта. Это последнее было самым интересным: двое индийцев — один внутри лодки, другой снаружи — пропускали сквозь ряд отверстий от носа до кормы скрученный шпагат. Получалось что-то вроде шва на ткани. Потом шаг за шагом натягивали его и вбивали в отверстия клинья. Доски, между которыми еще недавно зияли щели, стягивались так плотно, что, казалось, стыков вообще нет.

Говорят, что есть три вещи, на которые можно смотреть бесконечно — на огонь, на волны и на то, как работают другие люди. Наверное, я наблюдал за рыбаками слишком долго, и вид у меня был излишне праздный — один из них сердито взглянул в мою сторону и что-то сказал товарищу, после чего тот рассмеялся. Я почувствовал неловкость и уже собрался было уходить, когда второй рыбак окликнул меня.

— Сэр, не хотите поработать? Вон, вы какой большой!

Замечание застало меня врасплох: в сравнении с невысокими индийцами, я и в самом деле казался огромным. От этого мне вдруг стало как-то особенно неловко, словно будь я пониже ростом, и мое безделье не выглядело бы столь вызывающим.

Я направился к рыбакам и пристроился последним, шестым, в цепочку — бригада укладывала сеть. Это напоминало конвейер — каждый складывал свой кусок и передавал соседу. Сети были длинными, и операцию приходилось повторять помногу раз. Ближе к лодке тюк становился неподъемным, приходилось тащить его вдвоем. От работы, со стороны казавшейся нетрудной, на открытом солнце меня уже через полчаса начало подташнивать. Хотелось сесть на песок и отдышаться, глаза заливал пот, и все тело было липким и чужим. К счастью, сети вскоре закончились, и я вознамерился потихоньку улизнуть, но не тут-то было: хромой рыбак, с которым я работал в паре, махнул мне — мол, пойдем, поможешь!

Сверху снаряженные лодки накрывали деревянными щитами, напоминавшими деревенские крыши. Мой напарник стал впереди. Уж не знаю, сколько весила та крыша, а только дважды по дороге я просил передышки. Рыбак смотрел на меня с сомнением. Маленький, черный — мне он казался муравьем, способным тащить груз в десятки раз превышающий собственный вес.

Солнце клонилось к западу, шторм, наконец, затих, и лодки были готовы к выходу в море. Кто-то угостил меня кокосовым орехом, и я от нечего делать спросил, сколько мне причитается за работу. Рыбаки разом посерьезнели и заговорили между собой на местном языке, малайалам. Разговор длился долго, и я не раз успел пожалеть о своей глупой шутке. Наконец, бригадир повернулся ко мне и сказал, что хоть я и работал не хуже остальных, заплатить мне, как помощнику, могут лишь половину рыбацкого жалованья. Я понимающе кивнул — мне причиталось сорок рупий, или что-то около доллара. Бригадир принялся отсчитывать деньги, а на меня вдруг накатил приступ смеха. Я смеялся и не мог остановиться. Спроси кто-нибудь из рыбаков, что меня рассмешило, и я бы не ответил. Все во мне пузырилось, как пиво, благодарностью за то, что свободен: могу жить, где хочу, могу, гуляя по берегу, остановиться и помочь рыбакам, и, главное, могу с легкостью отказаться от того, что заработал!

Жизнь была прекрасна тем, что все еще оставляла выбор. Я с разбега нырнул в волну и не почувствовал волны — вода и кровь были одной температуры. В этом океане можно было жить. Мы в нем когда-то и жили в полной гармонии с самими собой, жили и были счастливы. А потом выползли на берег, лишились жабр, нарастили позвоночник, и все пошло через пень-колоду. У многих, во всяком случае…