Индия. Записки белого человека

Тем временем монахи взялись готовить божеству приношения. Они принесли откуда-то огромное деревянное корыто, сели вшестером вокруг и принялись месить тесто. Из теста вылепили три похожих на перевернутые ведра божества и богато их украсили. На следующий день должна была начаться трехдневная пуджа — медитация на Калачакру. Понаблюдав, как монахи в высоких бархатных колпаках раскачиваются, что-то бормоча себе под нос, я понял, что ко мне это никакого отношения не имеет, и с утра с тремя случайными спутниками уехал на джипе к озеру Пангонг.

Через два дня, когда я вернулся, в бетонной яме на крыше монастыря полыхал костер: монахи сжигали приношения. Высокий огонь, желтые плащи поверх красных одеяний, раскаленное солнце — все это притягивало взгляд и завораживало. Я непрестанно щелкал фотоаппаратом и пропустил момент, когда монахи, выстроившись гуськом, потянулись внутрь храма. Когда я вошел в ритуальный зал, там осторожно вынимали стеклянные рамы из стен беседки. Лишившись ограждений, мандала выглядела одновременно беззащитной и еще более прекрасной.

Я знал, что Калачакру должны разрушить, но за все те дни, что провел в монастыре, ни разу не вспомнил об этом. Разрушение мандалы казалось чем-то далеким и нереальным. Но наступает момент, когда самое отдаленное будущее становится сначала настоящим, а потом прошлым. Прямо напротив меня, по другую сторону круга, как-то боком стоял старший лама и из-под очков вглядывался в мандалу. В следующее мгновение он выбросил вперед руку и, по-кошачьи изогнув кисть, провел ногтями от центра мандалы до самого ее края. На поверхности праздничного ковра появилась безобразная, как след гусениц на пшеничном поле, полоса. Все произошло так неожиданно, что я не сразу понял, что Калачакру разрушают. Помню лишь, что меня пронзило сходство ламы с давним моим преследователем из детского сна. Стряхнув оцепенение, я молча отошел от беседки, чтобы не видеть творимого варварства, и оказался рядом с Питом и Гарри — австралийцы увязались за мной в монастырь после поездки на озеро. Они стояли чуть в стороне от толпы, окружившей стол с останками песчаного дворца Калачакры, и недвусмысленно шмыгали носами. Я усмехнулся сентиментальности любителей регги, но тут догадался, почему все вокруг кажется мне размытым, — в моих глазах, как и у многих, пришедших в монастырь в тот день, стояли слезы. И только монахи равнодушно сгребали в кувшин песок, мгновенно превращавшийся в грязный серо-буро-малиновый мусор.