Территория лагеря, поначалу казавшаяся просторной, примерно к середине срока, когда организм привык к режиму, стала тесной и недостаточной. Тело просило прогулок, свежего воздуха и просто освобождения из надоевших четырех стен. Места для сотни студентов и работников Дхаммы явно не хватало. На единственной небольшой площадке между жилыми корпусами и столовой поодиночке, с опущенными долу глазами — не дай бог встретиться взглядом! — гуляли студенты. Нередко их пути пересекались, и тогда сблизившиеся молчальники предпринимали попытки разойтись. Без слов, без жестов и без взглядов это было непросто. Еще имелась короткая, метров в пятьдесят, тропинка, ведшая к туалету. По ней бродить было приятнее, но разойтись получалось еще труднее.
Примерно на третий день я взобрался на крышу пристройки к медитационному залу и неожиданно для себя нашел замечательное место для послеобеденного отдыха. Собственно, это была не крыша, а незавершенный второй этаж. Из плотно пригнанных перекрытий тут и там торчали поржавевшие металлические прутья. Вероятно, их должны были использовать в качестве каркаса для будущих бетонных столбов, но что-то этому помешало.
В следующие дни, взяв из комнаты байковое одеяло, я незаметно взбирался по боковой лестнице в свое убежище. Расстелив одеяло на плитах, я ложился на спину и смотрел в небо. Что может быть прекраснее такого вот беззаботного взгляда в небеса! Там, в небольшой синей лагуне, со всех сторон ограниченной ветками огромных горных сосен, часами не двигая крыльями, парили белые орлы. С земли они казались совсем крошечными, особенно когда в нескольких сантиметрах от носа зависала чудовищного размера мошка. А еще на крыше жили божьи коровки. Нет в мире насекомых прекраснее! И цвет хорош, и форма. И главное, они совершенно безвредны! А если перевернуть божью коровку на спину, то она будет забавно сучить ножками до тех пор, пока из-под красных с черными кружками хитиновых крыльев не высунется еще одна пара крыльев — тоже, впрочем, хитиновых — прозрачных. Опершись на эти вторые крылышки и используя их в качестве домкрата, божья коровка приподнимется, перевернется и улетит. Улетит к себе на небо, где ее детки кушают котлетки…
Так я и лежал, наблюдая живую природу, и сам при этом чувствовал себя совершенно счастливой ее частью. Волновало меня лишь то, как скрыть свое замечательное убежище от бродивших внизу сокурсников.
На шестой день после обеда, взобравшись на крышу, я обнаружил там двух обезьян. Обезьяны сидели в противоположных углах, по диагонали одна от другой, и были заняты каждая своим делом. Перед началом курсов нас предупредили, что обезьяны вокруг лагеря водятся во множестве и могут быть агрессивными: при встрече с ними, как и при встрече с коллегами-курсантами, следовало отводить глаза, чтобы не раздражать животных. Так я и сделал. Не глядя на непрошеных гостей, я расстелил одеяло и расположился для послеобеденного отдыха.
Поначалу я искоса поглядывал на волосатых соседей, но, убедившись, что настроены они вполне мирно, стал наблюдать за орлами. Видимо, я на мгновенье вздремнул: мое внимание привлек негромкий шорох, и тотчас надо мной возникла обезьянья морда. В зубах она держала мою «вьетнамку». В другое время я немедленно вскочил бы, чтобы прогнать наглое животное, но шел шестой день Випассаны! И я, не шевелясь, осторожно взглянул по сторонам. Я был окружен! С десяток обезьян разного размера, пола и возраста сидели вокруг меня, выставив напоказ крупные желтые зубы. Тут только до меня дошло, что дело может кончиться плохо. Вместо того чтобы немедленно что-то предпринять или хотя бы наметить план действий, я неожиданно для самого себя закрыл глаза и начал следить за дыханием. А когда успокоился, принялся понемногу вытягивать из-под себя одеяло, пока оно целиком не оказалось лежащим рядом со мной. Обезьяны по-прежнему сторожили меня: казалось, сделать ничего невозможно.
Дальнейшее произошло почти без моего участия: всё за меня сделал мой мозг. Он отдал приказ рукам схватить одеяло и резким движением раскрутить его над головой. Я продолжал лежать, а надо мной крутился байковый пропеллер. Обезьяны отпрыгнули на метр и выглядели явно ошарашенными. Я же, продолжая вращать одеяло, встал на колени, потом на корточки, а потом и в полный рост.
Тут только я заметил, что несколько десятков студентов собрались внизу и молча наблюдают за происходящим. Они смотрели на крышу, на обезьян, на одеяло, но только не мне в глаза. Так я и спустился, вращая одеялом над головой и тоже стараясь не смотреть в глаза товарищам.
На утренней медитации седьмого дня у меня перед глазами вдруг ясно предстало повторение ситуации, происшедшей за день до этого на крыше. Я лежал на своем байковом одеяле с устремленными в небо глазами, а обезьяны как-то очень по-человечески, на цыпочках, подкрадывались ко мне. Чем ближе они подступали, тем неспокойнее делалось мое лицо.