Индийская принцесса

День выдался чрезвычайно жаркий, и, даже несмотря на морской ветер, температура в кают-компании была выше тридцати градусов, но к вечеру она должна была упасть, и, когда сгустится темнота, полуют станет прохладным и приятным местом для первой ночи медового месяца – если, конечно, Анджули согласится покинуть каюту.

Аш надеялся, что уговорить ее не составит особого труда. Сам он не собирался париться в каюте. Джули пора уже перестать горевать о смерти Шушилы, пора обратить взгляд в будущее, а не в прошлое и осознать наконец, что хватит уже скорбеть. Скорбь не возвращает мертвых к жизни, и ей не в чем себя упрекнуть. Она сделала для Шу-шу все, что могла, а теперь должна утешиться этим и найти в себе мужество оставить в прошлом черные годы и возлюбленный призрак младшей сестры.

Для начала Аш попросил Рыжего предоставить в их распоряжение полуют над его каютой, и сей благожелательный человек не только согласился сделать это, но и распорядился отгородить палубу полуюта парусиновыми полотнищами для большей уединенности, а также натянуть над ней тент, который бы днем давал тень, а ночью защищал от росы.

Аш ожидал, что новобрачная станет возражать против предложения покончить с затворничеством, и приготовился всячески уговаривать и упрашивать ее. Однако в этом не возникло необходимости. Анджули согласилась проводить большую часть дня на палубе, а не в каюте, но согласилась с равнодушием, свидетельствовавшим о полном отсутствии интереса к происходящему. У Аша вдруг создалось жутковатое впечатление, что она поглощена какими-то своими мыслями и что грядущая ночь – их первая брачная ночь – не имеет для нее особого значения: просто очередная ночь, и какая разница, проведет ли она ее вместе с ним на палубе или одна в каюте? На какой-то ужасный миг он по-настоящему испугался, что, будь у нее выбор, Джули предпочла бы последнее, и он не осмелился спросить у нее, так это или нет, страшась возможного ответа.

Уверенность Аша в своей способности заставить ее забыть прошлое и снова стать счастливой испарилась, и неожиданно для себя он снова задался вопросом, любит ли она его хоть сколько-нибудь, или же события последних нескольких лет истребили в ней любовь, как ветер и вода истачивают незыблемую с виду скалу. Внезапно он понял, что не знает ответа, и, устрашенный сомнениями, отвернулся от Джули и неверной поступью вышел из каюты. Остаток дня он провел в одиночестве на полуюте, глядя на медленно движущиеся тени парусов и содрогаясь при мысли о грядущей ночи: а вдруг она отвергнет его или отдастся ему без любви, что еще хуже?

К часу заката ветер посвежел, умеряя солоноватый дневной зной. По мере того как море темнело и небо меняло цвет с зеленого на фиолетовый, а потом на густо-синий, пена под водорезом начала фосфоресцировать, и натянутые парусиновые полотнища стали серо-стальными на фоне блистающего звездного неба. Гул Баз с каменным лицом принес на полуют поднос с ужином, а позже расстелил широкий толстый рисай на палубе под навесом, положил на него несколько подушек и сообщил бесстрастным тоном, что рани-сахиба, то есть мем-сахиба, уже поела и будут ли у сахиба еще какие-нибудь распоряжения?

У сахиба таковых не имелось, и Гул Баз, налив кофе в медную кружку, удалился с почти нетронутым подносом. Корабельный колокол пробил очередную вахту, и откуда-то снизу Рыжий, его помощник и старый Эфраим пьяным хором проревели «доброй ночи», после чего Макналти добавил еще несколько слов, которых Аш не разобрал, но которые, похоже, изрядно развеселили его товарищей. Вскоре их хохот стих, а потом постепенно замер и гул голосов, доносившийся с кормы, где коротали вечер матросы-индийцы, и в ночи воцарилась тишина, нарушаемая лишь шепотом моря да монотонным скрипом дерева, пеньки и туго натянутой парусины.

Аш долго сидел, прислушиваясь к этим звукам; он не хотел уходить с полуюта, потому что по-прежнему не знал, как его примет жена, и безумно боялся встретить отпор. Сегодня сбылась заветная мечта, и эта ночь должна была стать счастливейшим моментом его жизни. Однако он сидел здесь, терзаясь сомнениями, мучаясь неуверенностью и томясь страхом, какого не испытывал никогда прежде, ведь если Джули отвергнет его, это будет означать конец всему – последнюю и окончательную победу Шушилы.

Пока Аш колебался, собираясь с духом, он вдруг вспомнил, как Уолли декламировал строки, написанные два века назад одним из его многих героев, Джеймсом Грэмом, маркизом Монтрозом: «Боится он своей судьбы, его заслуги – вздор. Он не получит без борьбы победу иль позор…»

Аш криво улыбнулся, приветственно вскинул руку и сказал вслух, как если бы друг находился здесь собственной персоной:

– Ладно. Я спущусь вниз. Но боюсь, мои заслуги – вздор.