Индивид и социум на средневековом Западе

Таким образом, понятие «простец» в контексте средневековой культуры и религиозности многозначно и богато обертонами. Кажущееся уничижительным, это понятие оборачивается своей другой стороной. Когда Григорий Турский сообщает, что не без страха и после длительных колебаний приступил к повествованию о святом Мартине, ибо ощущал себя «неспособным к грамоте, глупым и простецом» (inops litteris, stultus et idiota), то было бы опрометчиво верить ему на слово и воображать, будто он видел в своей «простоте» порок, – ведь именно присущая ему манера мыслить и выражать свои мысли, как ему внушила явившаяся в видении мать его, и есть единственно правильная. «Простота» есть истинное благочестие. Простец угоден Богу, а потому надобно быть простецом, пренебрегая мирской ученостью. «Господь для уничтожения суетности мирской премудрости избрал не ораторов, а рыбаков, не философов, но крестьян»²³. Следовательно, простецы, согласно Евангелию, – не столько те, кого надо просветить, сколько апостолы, избранные Христом для просвещения народа, и сам Христос – тоже есть осмысление образа Простеца²⁴.

Простота и непосредственность верующего и суетность мирской премудрости противопоставляются, но вместе с тем простец – невежественный «идиот» и ученый схоласт, владеющий тайнами теологии, при всей их противоположности, как бы «перекликаются через пропасть непонимания, – по выражению В.С.Библера. – Они – на разных полюсах мысли, и они насущны друг для друга…»²⁵. Ибо в «силовом поле» средневековой куль-

305

туры они являют собой две внутренне сопряженные ипостаси личности. Между ними идет нескончаемый и неразрешимый спор. В глубинах массового сознания зарождаются смутные образы и «суеверия»26. На уровне народного мировосприятия они остаются текучей магмой, не могут самостоятельно оформиться и кристаллизоваться. Мысль богословов и схоластов подвергает их подозрению с позиций ортодоксии, отталкивает их и осуждает, но одновременно, цензурируя их, в конце концов так или иначе воспринимает эти представления и верования, перерабатывая их в приемлемые для церкви идеи и внушая их тому же народу. Этот «механизм» взаимообмена возможен не только потому, что духовенство стремится направлять и контролировать сознание верующих, но прежде всего потому, что в умах как массы, так и духовной элиты налицо оба полюса (См. «Книгу Простеца» Николая Кузанского: Простец ведет диспут с Ритором и Философом, причем именно он, Простец, направляет ход беседы и поучает своих высокоученых коллег).

От «хаоса» сознания простецов к «космосу» творений рафинированной культуры – огромная дистанция, сжимающаяся до точки. Ибо «народная» и «высокая» культура Средневековья – не независимые одна от другой разные культуры, это целостная внутренне диалогичная и антитетическая культура²⁷. Она ведет внутри себя постоянный напряженный диалог. Священник побуждает прихожанина проанализировать свои помыслы и поведение, и этот самоанализ интериоризирует диалогичность в сознании каждого индивида.

Борение крайностей, официально квалифицируемых как «ортодоксия» и «суеверия» или как «философия» и «невежество», образовывало то интеллектуальное пространство, в котором формировалась средневековая личность. Логизирующий схоласт и «суеверный» простец – два ее аспекта, одинаково обязательные для ее существования. Простец таился и в «высоколобом» интеллектуале, и последний из простецов не был вовсе непричастен к истории спасения. Человек разорван между небесами и земной жизнью, его путь проходит в плане всемирной истории. Погрязая в повседневных заботах и страстях, он не может отрешиться от мысли о вечности и о том, что она ему сулит. Молитва, мысль о грехе, исповедь, покаяние, мысль о «последних вещах» – смерти, искуплении, загробных карах и блаженстве – неотъемлемые ингредиенты личностного сознания средневекового индивида. Он «не совпадает с самим собой, может и должен смотреть на себя со стороны, – пишет Библер, – а эта "сторона" – его собственное "другое Я", там перестает срабатывать самая мощная социальная и идеологическая детерминация, индивид становится дейст-

306

вительно индивидом, отпочковывается от соборного социума и оказывается способным самодетерминировать свою судьбу, сознание, поступок»²⁸.

Примечания

¹Benton J. Е. Consciousness of Self and Perceptions of Individuality // Renaissance and Renewal in the Twelfth Century/ Ed. R.L. Benson, G.Constable, Cambridge, Mass., 1982. P. 268 f.

²Beumann H. Topos und Gedankengefuge bei Einhard // Archiv fur Kulturgeschichte. 1951. Bd. 33. H. 3.

³Zoepf L. Das Heiligen-Leben im 10. Jahrhundert. Leipzig; Berlin, 1908.

⁴Карсавин Л.П. Основы средневековой религиозности в XII- XIII веках, преимущественно в Италии. Петроград, 1915; Бицилли П.М. Салимбене (Очерки итальянской жизни XIII в.). Одесса, 1916.

⁵Карсавин Л. П. Цит. соч. С. 14.