Индивидуализированное общество

Нации могли служить реальным воплощением вечности, пока они оставались надежно защищенными внушающими страх полномочиями государства. Но эра национальных государств подходит сегодня к концу. Национальные государства больше не защищены своим когда-то абсолютным экономическим, военным, культурным и политическим суверенитетом; эти элементы суверенитета вынуждены были капитулировать под давлением сил глобализации. Что бы ни делало государство по собственной инициативе, это выглядит до смешного несоразмерным с мощью экстерриториального и кочующего капитала. При этом черты широкого, проявляющегося во всех его аспектах суверенитета не считаются более обязательным требованием, которому будущая нация должна удовлетворять, прежде чем ей будет предоставлено, подобно уже существующим нациям, право на самосохранение; статус нации больше не является редкой привилегией, которая требует защиты и может быть эффективно защищена от конкурирующих претензий. Как саркастически заметил Эрик Хобсбаум, каждое пятнышко на карте может сегодня претендовать на свои собственные кабинет президента и здание парламента. Предоставление статуса нации, наряду со статусом государства, оказывается рутинным ввиду их безвредности; чем крошечнее и слабее становятся территориальные политические единицы, тем менее ограниченным является правление экстерриториальных сил. Не защищенные теперь неограниченным доминированием национального государства, нации внезапно начинают казаться хрупкими, недолговечными и, что наиболее важно, слишком слабыми, ненадежными и недостаточно древними, чтобы быть способными нести бремя вечности. Переставая быть крепостями, большинство наций перестает быть и осажденными крепостями; и поскольку уже нет видимой угрозы для продолжения их существования, верность и усилия сыновей и дочерей нации мало что способны, если вообще способны что-нибудь, изменить в ее будущем. Их дни не имеют уже значения, по крайней мере в этом отношении.

Семьи обеспечивали их смертным членам контакт с вечностью до тех пор, пока предлагали то, что, с точки зрения последних, было «жизнью после смерти». Сегодня ожидаемая продолжительность жизни семьи не превышает срока жизни ее членов, и мало кто может уверенно утверждать, что семья, которую они только что создали, переживет их самих. Вместо того чтобы служить прочным звеном в непрерывной цепи кровного родства, браки становятся тем местом, где цепь рвется, а идентичность семейных родов затуманивается, ослабляется и растворяется. Браки, заключающиеся «до тех пор, пока смерть не разлучит нас», повсеместно заменяются, по выражению Энтони Гидденса, партнерствами «соединяющейся любви», призванными продолжаться до тех пор (но не дольше), пока совместное существование приносит обоим партнерам удовлетворение, которое, впрочем, не может не быть весьма мимолетным.

Короче говоря, два основных моста, рассчитанных на массовое по ним движение и воздвигнутых в новое время для двусторонней связи между индивидуальной смертностью и вечными ценностями, рушатся. Последствия для человеческого существования, жизненных ориентиров и стратегий огромны: впервые в истории счет дней и придание им смысла лишаются разумной основы и институционального базиса. Больше не существует очевидных, правдоподобных, вызывающих доверие, не говоря уже о надежности, точек соприкосновения между быстротечностью и долговечностью, между тем, что может уместиться в ограниченный отрезок человеческой жизни, и тем, что, как хотелось бы ожидать или надеяться, вырвется за пределы, установленные физической смертностью.

Список последствий весьма продолжителен и далек от завершенности. Я ограничусь лишь предельно кратким обзором отдельных пунктов этого длинного перечня.

Во-первых, возникает беспрецедентное давление на мосты, приспособленные для путешественников-одиночек: пути в бессмертие, когда-то предназначенные для немногих избранных, заполняются толпами, желающими на них вступить. Но, как мы уже отмечали, эти мосты совершенно не годятся для массового движения. Как только входные пропуска начинают щедро продаваться, да к тому же и по сниженной цене, само путешествие изменяет свой характер; продается уже «впечатление», или ощущение, бессмертия, но не оно само (заметим, что торговля «впечатлениями от ...» сегодня стала весьма большим и оживленным бизнесом: это главная приманка, привлекающая посетителей в тематические шоу, сафари-парки, музеи холокоста и диснейленды). Предлагающееся для покупки «бессмертия» так же соотносится с прототипом, который она имитирует, как платье массового производства соотносится с уникальным оригиналом haute couture; при этом и то и другое вполне доступны и продаются по ценам, которые многие в состоянии заплатить. Вряд ли кто-то будет жаловаться, что изделие сшито из непрочной ткани, которая не прослужит дольше одного сезона.